Журналист Андрей Архангельский — о фильме "Охрана" режиссера Александра Прошкина.
Клавдия (Мария Коровина), 26 лет, рыжеволосая, работает в охране разоряющегося металлургического завода. Беспросветная жизнь, которой тем не менее живут, — мы видим еще шестерых охранниц, таких же, как она, несчастных. Девушка хочет ребенка — больше ей хотеть тут нечего. Это единственное, что придаст смысл, как мы понимаем, ее существованию. Про мужа даже речи нет. Нет подходящих кандидатур, да и вообще выбирать не из кого.
Фильм снят по сценарию Юрия Арабова. Если во время просмотра мысленно проделать обратный процесс, то есть представить, как выглядел сценарий, мы поймем, что это незаурядная история. Которая могла бы составить счастье какого–нибудь фестиваля вроде Каннского. Это история о чуде, но не о чудесах.
Наши люди привыкли верить в какие–то зримые, физические, буквальные "чудеса". То есть — в видения, лучи, свечения, сны, не замечая, как говорится, повседневного — чуда стечения обстоятельств. Любая цепь совершенно абсурдных и невообразимых событий, каждое из которых по отдельности не говорит ни о чем, складывается задним числом в понятный и логичный узор. В математическую формулу. Вот это и есть чудо, говорит Арабов. А не то, что вы ищете.
Но при всем том еще надо во что–то верить. То есть быть вовлеченным во что–то, иметь какую–то страсть. Быть добрым, помогать людям, но и своего не упускать. В общем — как–то вот сочетать. То есть быть человеком.
Все это вроде бы есть в фильме. Но всякий раз тут нарушена какая–то пропорция. В каждом из эпизодов, на которые распадается фильм, не докручена или, наоборот, сильно, до упора, закручена какая–то гаечка. Ну и, конечно, мы видим, на какие компромиссы должен сегодня идти режиссер, чтобы его не обвинили в сгущении красок, мрачности, нагнетании, чернухе и т. д. Например, трудятся охранницы в мрачном месте, но при этом живут в живописном городке на берегу Волги. Стены обшарпанные, пустые глазницы окон, но рядом есть и белокаменные красоты, и даже Кортнев (камео) с концертом сюда приезжает и говорит: "Красиво у вас тут". Охранницы запросто переводят с латыни и напевают в свободное от работы время джазовые импровизации. И, конечно, легче их представить в интерьерах какого–нибудь Гоголь–центра в Москве или Новой сцены Александринского театра.
Вроде мрачно, однако не мрачно. Беспросветно, но не без проблесков. Тут общая проблема русского кино: нецельность высказывания. Ничего невозможно выговорить до конца. Ни одной мысли или идеи. Приходится все время обрывать себя на полуслове, на ходу поправлять, перебивать, заканчивать совсем не о том, о чем начал. Любой такой фильм — про "правду жизни" — петляет как заяц, от самого себя в первую очередь, ну и от зрителя тоже.
Вообще, это серьезная проблема — как играть "беспросветность". Есть идеальный рецепт, который одинаково выручал всех, от режиссера Каурисмяки (вспомним его "Девушку со спичечной фабрики") до режиссера Сигарева ("Страна ОЗ").
Такие героини, как у нас в фильме, должны для достоверности большую часть времени просто молчать и изредка скупо ронять слово. А тут герои заливаются, щебечут, постоянно что–то произносят, перебивают друг дружку, что–то изрекают, задвигают, сказывают. Между тем любая "гладкая, складная речь" сегодня фальшива. Почему так сложилось? Непонятно, но режиссер, конечно, должен чувствовать это.
Но никто в фильме не хочет молчать. Это тоже в своем роде чудо — что в результате всех эти разговоров исчезает главное. Собственно чудо.
