"Выходной Петербург". Немыслимое

Колумнист dp.ru Дмитрий Прокофьев согласен с тем, что освобождение Михаила Ходорковского - позитивный сигнал в российской экономике, однако не верит, что  ситуация может быть быстро изменена с помощью сигнала, жеста или даже закона.

Десять лет назад известие об аресте Михаила Ходорковского так обвалило российские фондовые рынки, что на них пришлось приостанавливать торги. В одном из комментариев по этому поводу говорилось следующее: "В крупных компаниях… есть огромные риски на большую долю капитала, принадлежащую одному или нескольким лицам. Ранее они не принимались во внимание. Теперь же всем стало понятно, что их следует учитывать". Мысль эта, в сущности, была верной, и к ней мы еще вернемся.
А неделю назад известие о грядущем освобождении Михаила Ходорковского подбросило индексы российских акций вверх — правда, не так значительно, чтобы компенсировать общий негативный тренд российской экономики.
Прошло совсем немного времени, и отечественная биржа вернулась к привычному состоянию дел, а инвесторы и чиновники заговорили о том, что случившееся конечно же добрый знак, но… Общее настроение выразил осторожной фразой замминистра экономического развития Андрей Клепач: "Не знаю, как скажется на инвестклимате… будем надеяться, что положительно…"
Будем надеяться. Но для замедления роста российской экономики много отнюдь не политических причин: высокие процентные ставки, административные барьеры, уровень коррупции… В уходящем году Минэкономразвития четырежды ухудшало прогноз развития — последний раз с 1,8 до 1,4%. И Россия образца 2003 года, в которой Ходорковский оказался в тюрьме, и Россия–2013, в которой он вышел на свободу, для того чтобы тут же ее покинуть, — это довольно разные страны. Если судить по экономическим показателям хотя бы.
В той России темпы роста ВВП превышали 7% — в нынешней они не дотягивают до 2. Цена барреля нефти в той России составляла $26 — в нынешней он стоит в 4 раза дороже, однако государственные нефтедоллары как–то не помогают оживлению хозяйства. При этом за 10 лет доля государства в нефтяной отрасли выросла в 3,5 раза.
Но денег в России действительно стало больше. Если в 2003 году чистый вывоз капитала частным сектором оценивался в сумму порядка $2 млрд, то в нынешнем году эта оценка гуляет в интервале от консервативных 48 млрд до радикальных 100. Ну, хотя бы есть что вывозить. А вот что будет дальше — остается неясным.
Во всяком случае присутствует понимание того, что проблемы в российской экономике обусловлены внутренними причинами. Что именно власть понимает под этими причинами — ответить трудно.
История российского предпринимательства знает, к примеру, такой случай. Еще 5,5 века назад некие братья Аникины учредили торговое товарищество, на которое работало "10 тыс. нанятого народу". Цифра немалая и сегодня, а для XVI века просто грандиозная. Но грозный царь Иван, узнавший о таких деловых успехах своих холопов, усмотрел в этом "государеву хулу" и бизнес–империю Аникиных приказал разорить. Примерно в ту же эпоху легендарные банкиры Фуггеры стали главными кредиторами германского императора.
Однако это ничем им не помогло, когда однажды император отказался платить по счетам, и крупнейшему банкирскому дому Европы пришел конец. Финансовое хозяйство империи серьезно пострадало, однако экономический коллапс на краткий момент обернулся укреплением императорской власти.
Главный вопрос, который может быть задан в связи с делом Ходорковского, — а что же дальше? Его освобождение — сигнал конечно же позитивный. Но проблема в том и заключается, что уже никто не верит, что ситуация может быть быстро изменена с помощью сигнала, жеста или даже закона.
Хотя, с другой стороны, может быть, именно сигналы и знамения служат ориентирами финансовому рынку? Да, большие деньги любят демократии, но совсем уж прямой связи тут нет. Вот в Аргентине есть демократия, а инвестиционный климат плохой. В Гонконге инвестклимат отличный, а демократии нет.
В нашей ситуации причина здесь, скорее всего, в том, что инвесторы, как говорилось в начале этой заметки, научились учитывать огромные риски на большую долю капитала, принадлежащую одному или нескольким лицам. И чем менее понятны правила игры, тем больше шансов на то, что она может закончиться совершенно неожиданно для всех участников. А когда никак невозможно предсказать, что будет дальше, остается только "мыслить немыслимое".
Так что освобождение Ходорковского — это еще не эпилог.