"Выходной Петербург". Максим Киселев: "Не выплеснуть с бельем ребенка"

Вы фактически занимались созданием технопарка "Сколково". Так получилось, что слово "технопарк" у нас стало почти ругательным. Говорят о них много, а эффекта не видно.

— Само понятие "технопарк" у нас девальвировалось. Этим словом стали называть все что угодно, начиная с гаража для больших грузовиков и заканчивая действительно технопарками, которые с государственной помощью стали создаваться после принятия госпрограммы в конце 2007 года. Реальных технопарков было всего несколько и остается, наверное, не так много. А тех, которые мы могли бы обозначить как успешные, конечно, еще меньше.

Сколковские компании получают доступ к лабораториям технопарка бесплатно?

— Не совсем так… У меня была очень большая дискуссия с кластерами, когда мы только начинали эту работу. Позиция фонда и кластеров состояла в том, что для участников все бесплатно. Я, как человек, который много лет консультирует разные бизнесы, говорю: технопарк по определению не может делать все бесплатно. Потому что, будучи 100%–ной "дочкой" некоммерческого фонда, он является по юридической форме коммерческим предприятием. Это ООО. По нашему законодательству технопарк обязан генерировать выручку. Кроме того, естественно, предполагалось, что технопарк по мере развития будет все меньше пользоваться public money и выходить на самоокупаемость.

Но была и абсолютно иная причина, психологического характера. Почему нельзя делать бесплатно? Сюда пришли не дети и не школьники. В "Сколково" пришли компании, которые должны быть конкурентоспособными. Если вы хотите, чтобы компания была конкурентоспособной на рынке, она должна быть поставлена в реальные условия. Что происходит в реальных условиях с лидерами бизнеса? Они взвешивают, куда потратить деньги. Почему вы хотите взрослым людям сказать: "Вот вам халява"? Это только портит. С чем я столкнулся сначала: завышенные ожидания людей, получивших статус участника "Сколково", по отношению к тому, что им должен фонд. "Мы получили такой статус. Теперь вы нам должны вот это, вот это, вот это". Стоп, вам и так уже дали налоговые льготы, кучу привилегий. Даже аренда в технопарке является дотируемой, льготной. Потому что технопарк "Сколково" арендует здание у Московской школы управления "Сколково" за большие деньги, чем сдает участникам.

Как я понимаю, у нас поддерживаются не суперновинки, не прорывные изобретения. К ним относятся к опасением, поддерживают хороших середнячков.

— Я вам могу сказать как психолог: люди, как правило, боятся радикально нового. Наш основной инстинкт самосохранения диктует привязку к тому, что мы уже знаем. А ведь инновации могут быть двух типов: радикальные и инкрементальные. Большинство сколковских инноваций инкрементальные. Уже что–то было, но это можно улучшить, сделать эффективнее, дешевле и т. д. В чем проблема сейчас, с моей точки зрения, в России. Отсутствует спрос на инновационный продукт. Использование инноваций в индустрии, даже по оптимистичным оценкам, не более 3%. В Швейцарии — 54%. В малюсеньком Люксембурге — 56%. Несопоставимые цифры. И то, о чем вы сказали, — боятся. Представьте себе, это госкорпорация. Она отвечает перед Счетной палатой, перед Минфином. И вот вдруг она что–то новое ввела, и не получилось. Что тогда? В марте я организовывал у нас в "Сколково" круглый стол с клубом R&D–директоров, позвали большие компании, в том числе госкорпорации. Моим соведущим был академик Александр Кулешов, директор Института проблем информации. И когда он говорил вводное слово, то сказал немножко цинично, с шуткой: ребят, мы понимаем, что сейчас доложатся отличные проекты, но они никому не нужны, особенно госкорпорациям, потому что они (госкорпорации) надежно работают со своими поставщиками, без рисков.

Не раз слышала такое мнение, что "Сколково" — это продажа мозгов за границу.

— Все наоборот. Для чего появилось "Сколково"? Создать некую модель, которая в будущем будет реализовываться в альтернативной экономике страны. Мы все понимаем, что рано или поздно нефть и газ закончатся. Я, как человек, который работал в нефтяной компании, хорошо знаком с этим бизнесом и могу сказать, что закончатся раньше, чем мы бы того хотели.

В России всегда были очень сильные головы. И была беда, что эти головы здесь не могли найти применения. Идея, которая стояла за "Сколково", — не только сделать в России модель возможности для разработчиков, для ученых реализовать себя и найти необходимые условия для деятельности, удержать их от отъезда, но и сделать Россию частью международного инновационного сообщества, чтобы стереть этот барьер. Чтобы огромное количество наших соотечественников, работающих за рубежом, могли со своими технологиями вернуться в Россию через "Сколково". Причем вернуться не обязательно физически. Просто их команды, какие–то проекты будут разрабатываться в "Сколково". Вот вам символическое возвращение.

А есть такие проекты?

— Полно. У нас не ведется, к сожалению, статистики по происхождению сколковских компаний. Компании могут быть откуда угодно, но, когда они приходят в "Сколково", чтобы получить статус, они становятся российскими юрлицами. Но я сам знаю примеры, когда наши соотечественники, давным–давно работающие за рубежом, создали сколковские компании.

Каков процент российских компаний и условно зарубежных?

— Первых, конечно, гораздо больше. Тех, кто приехал из других стран, процентов пятнадцать.

Почему все эти компании едут к нам? За границей есть аналогичные структуры.

— Они видят для себя какие–то возможности, связанные с рынком. И "Сколково" в отличие от многих аналогичных центров, существующих в мире, радикально отличается — не входит в собственность своих участников. Есть блистательные инкубаторы, инновационные центры в Израиле, но Израиль как государство, которое финансирует эти проекты, сидит в 50% акций. В Америке колоссальные частные инкубаторы. Они же все сидят в собственности компаний. А "Сколково" ни одной из своей структур не может входить в собственность компаний. Поэтому для них это, конечно, интересно. Плюс возможность получить безвозмездный (невозвращаемый) грант.

Хорошо ли, что иностранные компании сейчас пользуются нашими благами, а потом уйдут вместе с разработками?

— Если этот проект соответствует тематике сколковских кластеров, нет ограничения, откуда происходит компания. Идея была в том, что сначала интеллектуальная собственность на разработку будет защищена в России. И одним из показателей работы "Сколково" является количество защищенных объектов интеллектуальной собственности, которых за 2012 год было более 100.

"Сколково" доплачивает иностранным компаниям, которые соглашаются делать исследования за небольшие деньги?

— Нет. Им интересно работать со сколковскими компаниями. Это обмен ценностями. Опять же для них это серьезный репутационный дивиденд.

Иностранные компании "Сколково" же не знают…

— Как раз так получилось, что "Сколково" знают очень хорошо во всем мире. Коммуникационная кампания "Сколково" до последних событий была достаточно эффективной. "Сколково" знают абсолютно везде. Я сейчас сам вернулся из Нью–Йорка. Многие люди, далекие от проблематики, знают "Сколково" как русскую силиконовую долину.

До последних событий в "Сколково" и до всех наездов Следственного комитета и всего прочего бренд "Сколково" был серьезной частью добавленной стоимости. В сам бренд было вложено достаточно много, его знают повсюду. Помните, когда–то был поставщик императорского двора. Так вот, быть поставщиком "Сколково" для компаний стало очень выгодно и престижно.

Кстати, как вы думаете, последние события, весь этот негатив вокруг "Сколково" изначально чем вызван?

— Знаете что интересно. Следственный комитет, который, к несчастью, у нас является главным ньюсмейкером в стране, первое дело в отношении Кирилла Луговцева возбудил тогда, когда он не работал в "Сколково" уже более 7 месяцев. Само "Сколково" исправило то, что послужило причиной возбуждения уголовного дела, задолго до того, как это было обнародовано Следственным комитетом. Безусловно, коллеги из фонда являются не только законопослушными, но и стараются сделать деятельность фонда предельно прозрачной, соответствующей не только законам, но и неписаным установкам. Просто в какой–то момент, как я это вижу, кому–то оказалось выгодно или необходимо поднять именно это дело и именно против этого человека. Потому что на тот момент, когда дело было возбуждено, Кирилл Луговцев возглавлял Международное энергетическое агентство. Контроля над этой организацией, наверное, больше хотели ребята из путинской команды, чем из медведевской. У нас куча проблем в стране решается таким образом. Тебе нужно захватить контроль, нужно убрать человека — найди, каким способом возбудить уголовное дело. Все просто, к сожалению. Гораздо более сложная история связана с возбуждением уголовного дела против Алексея Бельтюкова. Я считаю, что это досадная и неприятная ошибка того же самого Следственного комитета. С моей точки зрения, Алексей действовал в рамках должностных обязанностей и заключал тот же самый договор с Пономаревым целиком в соответствии с нормами закона. Другое дело, что Пономарев мог не выполнить свои обязательства по этому договору. Но при чем здесь Алексей, который, скорее всего, ничего неправомочного не сделал? Конечно, и на имидж, и на репутацию "Сколково" все это оказывает колоссальное воздействие. И в первую очередь для потенциальных иностранных партнеров. У нас в стране люди более или менее отслеживают, что происходит, понимают на глубинном уровне. А для больших иностранных партнеров "коррупционный скандал в "Сколково" сразу становится барьером или фактором непродолжения переговоров. Вы же знаете, как получилось с Intel. Приезд топ–менеджера Intel для обсуждения большого и важного контракта со "Сколково" совпал с "маски–шоу". В конце апреля. Он оказался сам блокирован в помещении фонда, и тут же, как только люди в обмундировании разрешили выйти и забрать телефоны, он без всяких переговоров уехал в аэропорт.

Его можно понять.

— У меня есть элемент дежавю, потому что я проходил это в "ЮКОСе" (в 2001 – 2002 годах Максим Киселев являлся заместителем директора по международным коммуникациям "ЮКОСа". — Ред.). Только "ЮКОС" был частной компанией, которую государство с таким энтузиазмом разгромило. И я думаю, что отрицательный экономический эффект для страны был колоссален. А здесь я логики даже не пойму. Это ведь собственно государственные деньги. Для того чтобы создать бренд "Сколково", раскрутить его и так далее, само же государство и вкладывалось. Зачем громить? Путин заявил несколько раз, что проекту ничего не угрожает, программа финансирования до 2020 года подтверждена. Но, конечно, фонд переживает не лучшие времена.

Продолжают дальше рыть?

— Да, продолжаются расследования. Приличное количество сотрудников фонда перестали там работать. И опять же на высоком уровне снятие Суркова, которое было связано напрямую с этим противодействием Следственному комитету. Сейчас куратором проекта со стороны администрации президента назначен Андрей Фурсенко. Но его в этом качестве я видел единственный раз на Startup Village, когда он анонсировал там послание президента. Заметим, что Путин сам ни разу не приезжал.

Не его профиль.

— Не его профиль. Он у нас скорее за стабилизацию.

А резиденты как отреагировали?

— Те резиденты, с которыми я постоянно взаимодействовал, отнеслись с полным пониманием. Другие участники "Сколково" — по–разному. Некоторые увидели в этом негатив. В основном все–таки у нас в стране все более или менее понимают, что к чему. Это великое выражение: стараются не выплескивать с бельем ребенка. Для них, безусловно, "Сколково" не сводится к тем разборкам, которые инспирированы в Кремле.