Реформа образования: ради чего менять систему

Качественное образование в России все больше определяется кошельком и статусом родителей. Мировая практика показывает, что при всех декларациях о равных возможностях это справедливо для многих стран, в том числе развитых.

Есть, впрочем, и примеры систем образования, где неравенство уменьшается. В таких обществах социальная мобильность растет, они более устойчиво переживают кризисы. Например, шведам удалось создать школьную систему, где успехи детей практически полностью зависят от них самих.

Шведская экономика уже не первый год переживает суровые времена, но мы не видим в этой стране картинок бунтов, похожих на греческий. Это при том что здесь традиционно сильны профсоюзы и никому не приходит в голову спрашивать премьера, не будут ли разгонять митинг, как в прошлый раз.

Может быть, дело в шведских школах, среди которых нет разделения на элитные и обыкновенные? С малых лет шведы - дети топ-менеджера международной корпорации и дети водопроводчика - привыкают сначала учиться, а потом и работать вместе. Это, кстати, никак не вредит самым талантливым детям, которые учатся в нормальных школах, только имеют возможность выбирать себе программу.

"В Швеции нет образовательных гетто, - рассказывает Даниил Александров, заместитель директора по науке Петербургского филиала ГУ-ВШЭ. - В этих школах ребенок может, например, изучать иностранные языки на продвинутом уровне и это не помешает ему играть в футбол с одноклассниками, которые не изучают языки".

Реформа образования: ради чего менять систему

Когда-то система среднего образования в Швеции была очень стратифицированной, что означает: разные группы населения учились в школах, которые довольно сильно отличались друг от друга и программой, и качеством обучения, и возможностями продолжить обучение дальше.

В 1960-е годы предприниматели и профсоюзы заключили своего рода социальный контракт, частью которого стало и равенство образовательных возможностей. По всей стране построили большие интегрированные средние школы, которые полностью финансируются государством.

"Школы стали районными, большими, - говорит Даниил Александров. - Там прекрасные дороги, поэтому из любой деревни можно попасть в большую школу". Впрочем, успешный шведский пример - скорее исключение из мировой практики. "В Швеции реформа образования прошла очень гладко, потому что было базовое согласие в обществе, - добавляет Даниил. - В других странах это получается с большим трудом".

Сравнительное исследование 20 развитых стран, проведенное оксфордским социологом Фабианом Пфайффером, показало, что на протяжении последних 50 лет степень образовательного неравенства практически во всех странах сохранялась на постоянном уровне. Образовательное неравенство - это разрыв между самым лучшим и самым некачественным образованием. При этом, отмечает Пфайффер, есть страны с жесткими системами, где есть тупики, попав в которые ребенок уже не сможет, например, получить высшее образование. Наибольшее неравенство возникает в тех странах, где "чистых" учеников отделяют от "нечистых" на ранней стадии обучения.

В социологии есть понятие "межпоколенная мобильность", то есть процентная доля тех, кто сменил в сравнении с отцами свой социальный статус. Ее масштаб свидетельствует о том, до какой степени в том или другом обществе неравенство переходит от одного поколения к другому.

Если межпоколенная мобильность невелика, то это означает, что в данном обществе неравенство пустило глубокие корни и шансы человека изменить свою судьбу зависят не от него самого, а предопределены рождением. В случае значительной межпоколенной мобильности люди достигают нового статуса благодаря собственным усилиям независимо от их происхождения.

Московские социологи Владимир Добреньков и Альберт Кравченко приводят такие примеры межпоколенной мобильности: сын шахтера становится инженером, сын водопроводчика - президентом корпорации или, наоборот, сын президента корпорации становится водопроводчиком.

Казалось, что межпоколенная мобильность в развитых странах растет, но к ужасу исследователей обнаружилось, что ее уровень в лучшем случае сохраняется, а то и падает - например, в Италии, Норвегии, Бельгии, Швейцарии или Германии.

Школьная система Германии - одна из самых жестких в мире. На очень ранней стадии немецких школьников сортируют по трем типам обучения, причем решение о том, по какому пути пойдет ребенок, принимают, как правило, школьные власти. Один из этих путей ведет в рабочие - правда, в отличие от России высококвалифицированным рабочим в Германии быть престижно.

Во Франции система напоминает немецкую, только люди сами выбирают школы. Раньше, для того чтобы поступить в университет, нужно было обязательно окончить лицей.
Сейчас появились технические лицеи, аналог наших техникумов, где дают степень бакалавра. При этом технический бакалавриат дает право на дальнейшую учебу в университете. Так во Франции пытаются выровнять шансы разных детей, давая возможность учебы в вузе даже тем из них, кто не учился в лицее.

"Система образования во Франции надстраивается башенками и этажами, при этом сохраняются различия в качестве образования между разными группами населения, - говорит Даниил Александров. - Она не переделана так радикально, как в Швеции, потому что во Франции нет необходимого для этого общего согласия".

Есть две системы объяснения того, почему, несмотря на все новые возможности, сохраняется межпоколенческое неравенство в образовании. Израильский социолог Йосси Шавит предложил концепцию поддержания максимального неравенства. Он считает, что дело в привилегированных группах, стремящихся любой ценой создать такую систему образования, которая бы отличала их от других групп населения.

Интересно, что до революции 1917 года привилегированные группы общества в России далеко не всегда посылали своих детей в университеты. Ведь чтобы сделать карьеру чиновника, было достаточно гимназии. А дети аристократов шли в такие привилегированные заведения, как Александровский лицей. Именно поэтому наши предреволюционные университеты стали рассадниками радикализма, ведь они были местом обучения разночинцев.

В отличие от России в Германии для чиновника университетское образование было обязательным, поэтому дети чиновников шли в вузы и учились там вместе с выходцами из других слоев. Студенты не только учились, но и проводили вместе свободное время, возникала студенческая культура. В результате атмосфера в вузах была умереннее.

У нас в стране нечто похожее наблюдалось в советское время.

Правда, узкая специализация по факультетам приводила к тому, что некоторые специальности стали элитными. Поэтому разница в происхождении подчеркивалась специальностью, по которой человек учился, а не выбором университета. Филфак ЛГУ, например, считался привилегированным местом, а на юридический посторонний в принципе поступить не мог: для этого была нужна рекомендация партийных или комсомольских органов.

Позднесоветская школа была также сегментирована по классовому признаку. Например, были языковые спецшколы для детей интеллигенции, а были языковые спецшколы для детей сотрудников обкома и горкома, расположенные ближе к Смольному.

Михаил Маховер, лауреат конкурса "Соросовский учитель", считает, что введение ЕГЭ в России лишь усилило образовательное неравенство.

Исследователи описывают еще один механизм социального отбора - боязнь риска, когда небогатые родители просто опасаются отдавать детей в престижные школы. "Им говорят, что в гимназии обучение бесплатное, но они не верят и боятся, что придется платить", - говорит Даниил Александров.

С начала 1990-х годов в России активно заработали оба механизма социального отбора: и поддержания максимального неравенства, и боязни риска. С одной стороны, привилегированные группы внимательно следили за отбором детей в их школы. С другой - непривилегированные группы боялись совершать рискованные поступки. При этом речи о механизмах, смягчающих эти эффекты, в России не ведется.

Сложившаяся система нравится многим родителям прежде всего ощущением того, что они сами кузнецы своего счастья. Их испуг по поводу нового закона о бюджетных учреждениях связан в основном с тем, что он разрушает статус-кво. Но вряд ли результат образовательных реформ в России будет социально устойчив и стабилен, как, например, в Германии, ведь у нас нет того уважения к рабочему классу, какое есть у немцев, которые вовсе не считают рабочих низшим классом.

Таким образом наша система образования готовит почву для будущих социальных потрясений.