Лев Лурье: "Мы имеем дурную власть, безумно зависящую от собственников"

"ДП": Почему в России последних лет так принялась идея небоскребов?

Лев Лурье: Любая молодая хищная аристократия хочет поставить себе памятник при жизни. Кто-то делает татуировки, кто-то строит надгробные памятники с ключом от "мерседеса" в руке, кто-то хочет построить что-то необычайно высокое.

Это может быть памятник собственной деятельности, может быть "бентли" или "ламборджини". Есть еще одна причина. Когда существует настоящая, зримая вертикаль власти, подданным не позволено выражать сомнение.

Проблема заключается в том, что, конечно, в городе должны сочетаться две крайности: разнообразие, живая жизнь и градостроительная задумка, некий план. Теперь понятно, что мы в юности так любили архитектуру модерна и эклектики не потому, что она так прекрасна, а потому, что она разнообразна. Но это разнообразие возникло благодаря градостроительным правилам дореволюционного Петербурга, благодаря городской думе, благодаря Леонтию Бенуа, который был начальником КГИОП в то время.

Лев Лурье

Застройка вводилась в некоторые рамки. И как бы ни был безобразен Елисеевский магазин (а он безобразен) и как бы странно ни выглядел Дом Зингера на фоне классических зданий, тем не менее эти сооружения находятся в некоем ритме, они не заступают за условную красную линию улицы. Конечно, и здесь были нарушения. Мирискусники мечтали, чтобы большевики заложили динамит под собор Спаса-на-Крови, настолько он чужероден.

Но постепенно все сглаживается. Проблема, собственно, заключается не в том, чтобы запрещать, а в том, чтобы находить баланс между разными вкусами, пусть даже дурными, и городской средой. Ну, построит себе какой-нибудь олигарх Диснейленд, как это уже неоднократно бывало. Только пускай строит он его себе в Сосново или на Рублевке, где это никому не мешает. Но когда это происходит вызывающим способом и рушит существующий ландшафт, это возмутительно и политически опасно.

"ДП": Политически опасно? Почему?

Лев Лурье: Не надо забывать, что первая с 1917 года успешная политическая демонстрация произошла в Советском Союзе в марте 1987 года в городе Ленинграде по поводу спасения гостиницы "Англетер". Нынешняя власть хорошо помнит эти события, потому что именно Валентина Ивановна вела переговоры с вождями инсургентов. А закончилось это тем, что через несколько лет пал Советский Союз. С символическими вещами шутить очень опасно.

"ДП": Вы считаете парк метафорой рая. Но сейчас не строят парков...

Лев Лурье: Проблема в следующем. Мы имеем дурную власть, безумно зависящую от собственников, и отсутствие механизмов, которые позволяли бы населению выражать свою волю. Это не значит, что у населения полностью атрофировалась воля.

Заметьте: в последние 20 лет наши дворы и особенно парадные стали чище. Дело не в прекрасной работе участковых милиционеров, дело в том, что мусорить в парадных иногда бывает небезопасно.

Просто могут сломать этому человеку бейсбольной битой коленные чашечки. Если нет власти, то начинается, в той или иной степени, суд Линча.

Просто население еще недостаточно сильное, чтобы осуществлять суд Линча по отношению к тем, кто застраивает зеленые зоны. Хотя и тут мы видим некоторый прогресс, когда возникает массовый протест против застройки некоторых скверов.

"ДП": Петербург за это десятилетие, несмотря на большую помпезность, стал еще более провинциальным. Не ждет ли нас судьба города, который разве что туристам показывать?

Лев Лурье: Нет, на мой взгляд, здесь есть сдерживающие факторы. Все-таки Петербург - четвертый по населению город Европы.

"ДП": Но международный аэропорт у нас при этом не четвертый в Европе, а 53-й по числу пассажиров.

Лев Лурье: Это неважно. Если так рассуждать, культурным центром является Франкфурт. Сам архитектурный пейзаж, вне зависимости от качества населения, количества нобелевских лауреатов, способен воссоздавать культуру. Вот рядом с нами находится город Хельсинки, который богаче в материальном отношении, но финнам понятно, что Петербург важнее, чем Хельсинки.

Мы и сейчас имеем живого Алексея Германа, действующий Эрмитаж, процветающий Русский музей. Губернаторы приходят и уходят, а Кваренги остается.

"ДП": Но мало кто из властей воспринимает искусство всерьез, как рычаг, благодаря которому можно вытянуть и экономику.

Лев Лурье: Было бы хорошо, если бы власть даже не поддерживала, а просто не мешала молодым дарованиям, которые в нашем городе появляются из самой почвы.

Но власть сегодня абсолютно не умеет смотреть на искусство. Интересно, что в Петербурге XX - начала XXI века примечательна не только и не столько классика, сколько авангард. Самые живые перестроечные художественные движения типа "Новых художников" или "Митьков" появились у нас. Рейв как движение появился впервые у нас. Постмодернистское разложение в лице Сергея Шнурова произошло тоже у нас.

Оцените саму идею: петь только то, что по радио никогда не будет звучать, потому что оно обсценное! Мы знаем слишком много, чтобы это продать, и это роднит Петербург с Англией, как Москву можно сравнить с Америкой.

Вообще нас бросает то в жар, то в холод. Или мы взрываем дворец Растрелли, церковь Спаса на Сенной, считаем, что метро или развязка важнее. Пусть старина гибнет - мы построим башню над Растрелли и Кваренги. Это одна крайность. Другая крайность, наоборот, состоит в обожествлении всего, что было построено.

Да, архитектура - это застывшая музыка, но чаще всего это застывший Полад Бюль-Бюль Оглы или Алла Пугачева. Это не обязательно Бах. Архитектура - это ведь массовое искусство. Что не делает разглядывание того или иного артефакта менее поучительным.

Произведение сиюминутно, оно зависит от сложившихся вкусов, от вкуса заказчика. Это надо понимать с таким массовым материалом, как город, с таким массовым материалом, как коллекция Русского музея. Картина "Три богатыря" - не "Сикстинская Мадонна", американец перед ней не вздохнет, а мы вздохнем! Не нужно делать из культуры идола, надо понимать, что все временно и все преходяще...