Дмитрий Губин: "Мясо жизни оказалось с душком"

Русские, проводившие каникулы за границей, еще обмениваются впечатлениями о ценах и тратах. Понятно почему: всеобщий эквивалент, ставший для многих единственным, хорошо демонстрирует разницу между «у них» и «у нас» и одновременно диагностирует нелады в русском королевстве. Скажем, во французских Трех Долинах недельная аренда шале спальня, гостиная с кухней, душ, общая сауна) мне обошлась в 340 евро. Ски–пасс на 6 дней (600 км трасс) — в 210 евро. Расчеты опущу, но на Пухтоловой горе или в Коробицыно расходы были бы вдвое выше.

Впрочем, на ноль делить нельзя: горки типа Пухтоловой считаются во Франции учебными и являются бесплатными. Несмотря на впечатляющую девальвацию рубля, Россия все еще дороже Европы. Попробуйте назвать отечественный продукт (за исключением проституток и Мариинского театра), который превосходил бы европейский по качеству, но был бы дешевле! Вывод, который из этого делает раздосадованный русский, таков: надо импортировать европейское, чтобы жизнь здесь сделать схожей с жизнью там. Именно это лежит в основе главной постсоветской мечты — мечты об иномарке.

Однако заведи ты в России хоть Bentley, мгновенно обнаружится, что в городах — пробки, за городом — ямы, в ГАИ — вымогатели, в сервисе — хамство и всюду — грязь. То есть европейское качество жизни, как выясняется, купить невозможно. Хотя бы потому, что европейцами это качество жизни не покупалось, а обреталось вследствие устройства общества на определенных принципах: равенства, свободы, неприкосновенности личности и собственности, рационализма, бережливости, справедливости, скромности, трудолюбия. И там, где пирог выпекается по этому рецепту, результат неизменен: пекарь гордится профессией и обожает покупателей, а чиновник (контролируемый пекарем) тратит собранные налоги на устройство дорог, школ и вывоз мусора.

Эти принципы — основа, скелет европейской (и шире — панатлантической) цивилизации, на который со временем нарастает потребительское мясо. Взять соседнюю Финляндию — ведь не только в 1920–1930–х, но еще и в 1960–х страна была беднее даже СССР, а какой жирок нагуляли! Пишу это к тому, что Россия последние 8 лет с размахом продолжала эксперимент, начатый Петром: копировала европейское потребление в надежде, что и жизнь вследствие этого будет как в Европах. Не вышло: ни три века назад, ни сейчас. Петр боролся с бородами, но не с рабством, в итоге мясо жизни оказывалось неизменно с душком.

Кризис, который сегодня мы наблюдаем и последствия которого в России уже сейчас катастрофичнее европейских, делает бессмысленность копирования формы без копирования содержания очевидной. Но одновременно кризис расчищает пути для выбора нового, посткризисного общественного устройства. Собственно, единственное, чего следует действительно сейчас бояться, не нищета, не бунты и даже не развал страны. Следует бояться, что посткризисная страна будет возрождаться к жизни на принципах, приведших к краху.