Последнее венгерское табу

Эстерхази - самый переводимый и издаваемый современный венгерский писатель, представитель семьи с 400-летней историей, освобожденный в свое время Советской армией от груза фамильного наследства. Мы решили избавить автора от приевшихся расспросов о титулованных предках, судьбе жанра и месте семьи в истории и поговорить вместо этого о языке, роль которого представляется писателю действительно определяющей.

l Носители венгерского языка часто кичатся неисчерпаемыми возможностями венгерских ругательств (двадцать с лишним падежей легко убеждают любого виртуоза). А как обстоит дело с табуированной лексикой в литературе? Насколько писатель волен употреблять подобные слова?

Вопрос непростой. Не бывает слов дурных или хороших. Важно только одно: на своем ли месте слово. Другое дело, что разговорный язык вообще изрядно погрубел. И венгерский - не исключение. «б твою мать! давно стало служебной частью речи. Отсюда вопрос: какие стилистические изменения должны произойти. С одной стороны, появляется неоконсерватизм - ханжеский, лицемерный, неискренний. Так и хочется крепкое словцо употребить. С другой стороны, целомудрие тоже прекрасно. Соотношение этих сил и определяет выбор: сказать или не сказать. Не говоря уж о молчании, которое может оказаться еще отвратительней. Или когда люди начинают говорить метафорами. В средневековой поэзии подобный стиль уместен, но, когда мы в современной жизни вместо «..... говорим «наполненная медом чаша, тошнит от этого куда сильнее. Такой текст, конечно, на школьном утреннике вслух не зачитаешь, ну так и романы чаще всего не для того пишутся, чтобы в школе на празднике вслух читать.

l Бывает, что приходится. Помнится, на открытии венгерского кабинета на филфаке в присутствии министра культуры, зная о его «сверхчувствительности, пришлось прочесть отрывок из вашей «Малой венгерской порнографии, предусмотрительно выпустив оттуда упоминание о гомосексуалистах.

Забавно. В этой связи у меня есть чудная история. Когда нашу семью выселили из столицы, вместе с нами в ссылку отправилась одна молодая монахиня - друг семьи. Она практически меня воспитала. Очень простая была женщина, но всю жизнь провела в возвышенной молитве. А читала в основном две книги: Библию и мои произведения. До поры до времени все было ничего, но на «Малой венгерской порнографии она споткнулась: «Петер, мальчик мой, неужто мне и это надо прочесть? Пришлось уберечь ее от некоторых своих книг, от «Одной женщины, например. Для человека, который даже слышать подобные вещи не может, с появлением «неприличных слов текст взрывается. Значит, они обладают иной стилистической ценностью. Писателю принципиально известна сила и место слов, куда их следует поместить: между Петром Великим и Пелевиным. Однако у читателя свои резоны. Священник или монахиня будут читать текст иначе. Присутствие таких слов для них обладает эффектом бомбы, уничтожая весь текст, а изящные замечания в конце даже не будут услышаны.

l Есть ли в венгерской литературе запретные темы: то, о чем писать не принято?

Есть «чувствительные места. Например, критика венгров, живущих по периметру довоенных границ страны в других государствах. Мы привыкли говорить о них как о чудесных хранителях венгерского сознания - будто бы они глубже проникли в него, нежели те, кто живет в самой Венгрии. Или говорят, что в Трансильвании говорят на самом правильном венгерском языке. А ведь это чушь полная. То есть опасные темы есть, но никто ничего не запрещает. Приходится скорее бороться с внутренними запретами. К примеру, если писать автобиографический роман, в котором мать - вонючая шлюха. С такими запретами писателю случается сражаться, но вы, наверняка, имели в виду вопросы общественного характера. Один из таких «проклятых вопросов - национальная идентичность. Отношения личности и общества. В этом мы немного похожи на немцев. Все думаем: кто такие венгры? Что значит быть венгром?

Хочется, чтобы Петер Эстерхази нашел наконец в России своего читателя, ведь почти в каждом своем интервью он признается в глубокой зависимости от русской литературы, а среди любимых писателей одним из первых всегда называет Гоголя.

«С нами в ссылку отправилась молодая монахиня - друг семьи. Она меня воспитала. Всю жизнь она провела в возвышенной молитве, а читала Библию и мои произведения. Все было ничего, но на «Малой венгерской порнографии она споткнулась: «Петер, мальчик мой, неужто мне и это надо прочесть?

Писатель Петер Эстерхази: «Разговорный язык изрядно погрубел. И венгерский не исключение. Появляется и неоконсерватизм - ханжеский, лицемерный, неискренний. Так и хочется крепкое словцо употребить. С другой стороны, целомудрие тоже прекрасно.

фото: Михаил Мокрушин