В Александринке случились микроскопические трагедии

Премьера пушкинских "Маленьких трагедий" в постановке Григория Козлова проходит под лозунгом "Новая жизнь традиции" в рамках глобальной программы нового худрука Валерия Фокина, поддержанной Минкультом и освященной именем Мейерхольда.<BR><br>Позади -- фокинский "Ревизор", в перспективе -- "Чайка" гениального Кристиана Люпы, -- словом, программа небедная и в творческом отношении весьма многообещающая. Однако спектакль Козлова скорее напоминает не о новой, а о прежней традиции Александринского театра -- о занятных временах правления директора Григория Сащенко, характерных, в частности, тем, что солидные масштабные проекты (вроде "Бориса Годунова" или "Гамлета") поручались режиссерам, чья возможность справиться с серьезными задачами изначально подвергалась сомнению. Солидное "академическое" раздувание щек с последующим тихим свистом после очередной "сдувшейся" премьеры -- явно не та традиция, "новую жизнь" которой намеревалось продлить теперешнее руководство Александринки.<br><P><br><b>"Было время -- процветала в мире наша сторона..."</b><BR><br>Если постараться не делать выводов из череды последних неудач Григория Козлова в Петербурге, то стоит, вероятно, вспомнить, что он -- режиссер камерного дарования, чьей сильной стороной никогда не было интеллектуальное постижение драматургического материала. Козлову в лучшие годы было дано умение собрать творческую команду актеров, создать особую атмосферу на сцене, найти неповторимую задушевную интонацию. Даже если вкус и здравый смысл не окончательно изменили бы режиссеру, для постановки Пушкина на императорской сцене его умений оказалось маловато.<br><P><br><b>"Дома у нас печальны..."<BR></b><br>Главная ставка была на декорации Александра Орлова (некогда в "P.S" решившие все). Орлов не подвел: наклонил сцену, натянул "струны" на воображаемом гитарном грифе, по этим струнам заскользили разноцветные полотнища ткани -- черной, белой, алой и золотой, создавая чудесный эффект переворачиваемых страниц и "театра теней". Но эти элегантные, сразу укрупняющие каждое движение декорации потребовали четкого рисунка мизансцен и особой эмоциональной выразительности от актеров. А этого спектаклю Козлова взять негде. Его постановке удалось сделать пушкинских героев существами удивительно мелкими, мысли их -- незначительными, страсти -- ничтожными. Начинают спектакль капризничающий Фауст (Александр Баргман) и бесцветный Мефистофель (Игорь Волков сыграет еще несколько не связанных внутренним сюжетом ролей, сохранив за собой функцию многозначительного режиссерского намека). История Скупого рыцаря (Алексея Девотченко дублирует Александр Орловский) превращается в сюжет о том, как у одного совершенно лысого человека было богатство -- внутренняя позолота Александринки, а потом у него украли ключи: скрипичный и басовый. История Дон Гуана -- сюжет о том, как один плейбой местного значения "снял" любвеобильную вдовушку. Вальсингам (Сергей Паршин), председательствующий за золотым столом с игрушечными корабликами (красиво, но зачем?) похож на испуганного истеричного буржуа, отчего гимн в честь чумы становится протестом против эпидемии гриппа. "Мультяшного" обаяния Моцарт (Виталий Салтыков), сочинить способный разве что "Чижика-пыжика", ненароком выпивает что-то подозрительное... Лишенные грамотного режиссерского разбора пушкинские "Маленькие трагедии", проболтанные со сцены бессмысленной скороговоркой, обладают в спектакле Козлова минимальным художественным содержанием. "Микроскопические" трагедии -- это действительно что-то новенькое для традиций Александринки.