Вот теперь стало окончательно ясно: худрук БДТ Андрей Могучий вместе с художником–постановщиком Александром Шишкиным–Хокусаем и либреттистом Светланой Щагиной будут сочинять "Трёх толстяков" всегда. Сериал абсолютно разомкнут. Создавать новые спектакли по мотивам повести Юрия Олеши или вовсе без оных можно еще лет пятнадцать, учитывая скорость, с которой выходят в свет новые серии. На порядок нумерации умышленно махнули рукой: вслед за эпизодами 1 и 2 идёт сразу 7. Далее, как нам туманно намекают шоураннеры, на сцене могут появиться "пропущенные" эпизоды 4–6, а могут и какие–нибудь другие, хоть 12, хоть 112. Последовательность действия неважна. В том числе, кажется, внутри самих спектаклей.
В начале спектакля "Три толстяка. Эпизод 7. Учитель" мы видим дачный домик–пряник с очаровательной сценой вечернего чаепития: мама накрывает на стол, дедушка смотрит телевизор, дети играют во дворе, папа курит в открытую форточку… Мальчик выбегает на авансцену и кричит в тёмный зрительный зал монотонное "эй!" В ответ сцену, домик и всех его обитателей засыпает песком. Тоннами песка. Когда вихрь пыли утихает, на сцене лишь барханы. В них валяются полузасыпанные старая лампа, железные каски, полскелета.
Мощный визуальный ход Александра Шишкина–Хокусая здесь не один, будут и ещё — большие и маленькие, все как один восхитительно эффектные. Но песок — главный образ.
Безрукий Тибул и полуживой Гаспар выбираются из царства Смерти (см. Второй эпизод "Трёх толстяков") на песок. О нет, они не возвращаются к жизни, а погружаются в ещё более глубокие дебри потустороннего мира. Тибул вскоре вновь погибает, буквально проваливается сквозь землю. Гаспара расталкивает абориген жуткого вида. Это его незабвенный учитель — Иван Ильич Туб.
И начинаются разговоры. Что же ещё делать в бардо, как не говорить о том, "как всё обстоит на самом деле"? Стимпанковский антураж и мутанты–репликанты, населяющие спектакль, автоматически отсылают к "Кин–дза–дза", "Сталкеру", "Бегущему по лезвию 2049", а то и гораздо дальше — в меру насмотренности зрителя.
Устройство же действия более всего напоминает романы Виктора Пелевина: на одно "событие" — страницы и страницы рассуждений об истинной природе человека и мироздания.
Ход мысли составляет действие, постижение равно движению. Плюс ядовитые "наезды" на современную писателю "реальность". Так и у Могучего с Шишкиным. Даже водка и колбаса — пища и "защита" Учителя, давно обжившего, точнее сотворившего этот пустынный мир, — как будто не только отсылка к исконно русской основе бытия, а ещё и привет Ф. М. Достоевскому из романа "t", добывавшему водку с колбасой в философски–сатирическом 3D–шутере. Копии (замурзанные Мотыльки знаний, Продавец воздушных шаров, Медведь Мигель, а потом и Тибул — уже без обеих рук) то воруют колбасу, то присоединяются к возлияниям. Все они — порождения сознания говорящих, Туба и Гаспара. И все (даже обаятельнейший Робот–патефон) служат лишь приправой к основному блюду.
Афоризмы Мамардашвили, Пятигорского, Гурджиева и иже с ними из уст деловитого, склочного, повторяющегося и никогда не договаривающего до конца Учителя Сергея Дрейдена — совершенно упоительная пища для ума. Слушать и смотреть можно бесконечно. Однако разговоры по душам постепенно нисходят с горних вершин в низины покаяния. Гаспар (Александр Ронис) признаётся в том, что предал Учителя. Иван Ильич Туб в ответ повествует ту же историю о себе, причём дважды. Сначала на сцене разыгрывается сказка о Таракане, который заменил живое сердце спасшего его мальчика Вани на каменное: блестящее театральное решение с Анатолием Петровым в роли рыжего (пока не снимет парик и не наклеит сталинские усы) Таракана, переодетыми в чёрное Розовыми дамами и замечательным Валентином Мендельсоном в роли мальчика. А потом на протяжении всего третьего акта мы видим самую что ни на есть быль.
Под Новый год энкавэдэшники арестовывают авиаконструктора, забирают его жену. Их детей Ваню и Таню Тубиных в школе принуждают отказаться от родителей — врагов народа. Таня не подчиняется и снимает пионерский галстук, Ваня поддаётся страху и предает отца. По ночам Ваня разговаривает с портретом Сталина. Разросшийся портрет пожирает всю его семью. Хотя вся сцена решена в стихах и музыке (зубодробительно–румяных, как в старых детских мультфильмах или же как в "Славе" Гусева / Богомолова), хотя роли сыграны плакатно–картонно, а в "историческую достоверность" врываются телевизор и космонавт, реалистичная жуть третьего акта резко контрастирует с умозрительным стимпанком первых двух.
На место обрывков Моцарта и Россини заступает Шостакович. Его Фортепианное трио громыхает со всей душераздирающей определённостью. Фотопортреты реальных "детей врагов народа" транслируются на сцену (видимо, чтобы лишить её малейшей недосказанности — снова привет "Славе" Гусева / Богомолова?).
По большому счету так спектакль и заканчивается. "Три толстяка" Юрия Олеши, предававшего в годы сталинского террора и себя, и других, с головой тонут в собственном контексте. Тут–то мы и понимаем, зачем в антракте транслировали видео старого эксперимента, имевшего целью установить, где предел человеческой готовности мучить ближнего своего. Страдания, страх, предательство всегда реальны. Именно так обстоят дела на самом деле.
Копия Туба в молодости (Борис Заруцкий) стреляет себе в висок — замертво падают трое, включая Туба — Сергея Дрейдена и Гаспара — Александра Рониса. Вместо титров загорается надпись "Продолжение следует". Теперь–то ясно: оно может быть любым. Пространство "Трёх толстяков" Могучего — Шишкина — Щагиной так расширилось, что в силах объять необъятное. И это хорошая новость: ждём новых серий, до 120!
