На прошлой неделе смотрел трансляцию новой постановки "Идоменея" Моцарта из театра Реал в Мадриде. Очень ждал, что наконец–то удастся найти подход к этой опере. Все надежды были на постановщика Роберта Карсена — самого остроумного и изобретательного оперного режиссера нашего времени, по степени вживления с которым может сравниться только Дэвид МакВикар. Думал, все будет так, как у Карсена обычно, — sexy and witty, что взбивает даже самые тяжелые партитуры. И ошибся. Увлекательно, но совершенно серьезно. Проекция нашего времени: беженцы, солдаты, разрушенные сирийские города. Как ни странно, очень действенно и очень к месту. У нас в том же направлении в свое время Грэм Вик поставил "Войну и мир" Прокофьева в Мариинке. Там были легкие, но понятные намеки на Восточную Украину. Спектакль прошел всего несколько раз и был снят. Нам провокации не нужны.
И как раз в этом главные отличия: мировое телевидение показывало жуткие кадры разбитой войной Сирии, кошмары жизни беженцев. А у нас шел героизм интернационального подвига и помощи братскому народу. У нас вообще война стала воспитательным примером геройства и храбрости. Ужасы где–то на самом заднем плане. Даже блокада Ленинграда — это геройское преодоление и победа.
Никто не отменяет ни победы, ни геройства, но стоит ли так решительно впадать в милитаристский кураж? Военно–патриотическая работа в нашем отечестве поставлена так здорово, что приводит уже к парадоксальным ситуациям. Вот, к примеру, эпизод в автобусе. Он случился, когда Турция нечаянно сбила наш самолет и пропагандистский шквал по Эрдогану был особенно силен. Ехали двое парней, примерно студенческого возраста, и один возмущался: как это турки могут, как осмеливаются, что ж они про Суворова и Ушакова забыли. Прямо–таки салон Анны Шерер. Даже хотелось им об этом сказать, но не был уверен, что они читали "Войну и мир".
Второй случай был недавно на финской границе. Передо мной стояла пара: мама и сын, все в Гуччи и Армани, отчасти даже не по возрасту. Сын вполне взрослый (за 40 точно). Финский пограничник методично расспрашивал первую в очереди российскую model–girl о том, куда она едет, зачем и надолго ли. Armani–сын злобно шипел (довольно громко): вот, мол, не добили их, а могли, и заслуживали они того, а тут еще вопросы задают. Надо отдать должное пропаганде: о советско–финской войне мужчина знал. Сомневаюсь, правда, что об уровне потерь и правоте. Дальше я курил с его мамой, а она сетовала, что вот–де каждый раз сын заводится в Финляндии, а она его утешает — не реагируй: маленький народ, комплекс неполноценности.
Кажется, что нам полностью удалось — так это воспитать боевой комплекс гиперполноценности. Потому нам любая война — бравада, мы сильные, остальное побоку. Ладно, это в целом, но к половым праздникам имеет самое прямое отношение. Утром 23 февраля пил молочный коктейль в чудесном старом кафе на центральной площади Царского Села. Милая, но заметно подзамотанная жизнью продавщица методично поздравляла всех мужчин, они вальяжно благодарили. Уважение к мужскому полу было неоспоримым.
В последнее время все формы мужской самоуверенности стали вполне себе нормой. У некоторых они еще и на высокомерие помножены. Феминистские протесты не просто слабы — дуновение их не приметить. Мужчина силен, женщина — друг человека, кулаки наши крепче всех. Зачем тогда 8 Марта? Пора бы и отменить. Мужское право.
Да, кстати, мадридский "Идоменей" — отличный. В финале все скидывают форму и становятся людьми.
Алексей Лепорк, обозреватель
