Москва глазами мигранта. "Айка" Сергея Дворцевого

Автор фото: kinopoisk.ru
Мигранты, беженцы, люди, потерпевшие социальную катастрофу, — этих героев до последнего времени у нас в кино и на телевидении просто не существовало. Тему, давно ставшую для мирового кино одной из главных, у нас игнорируют по понятным причинам: не принято говорить о человеческом страдании, нет культуры проговаривания, преодоления боли — с помощью искусства, в лучшем случае об этом повествуют "через шутку", в жанре комедии.
Героиня фильма, Айка (исполнившая ее роль актриса Самал Еслямова в прошлом году получила пальмовую ветвь Каннского кинофестиваля за лучшую женскую роль), — мигрантка из Киргизии, но не типичная, хорошо говорит по–русски, амбициозна — у нее есть бизнес–планы. Она не просто хочет заработать, а мечтает сбежать от архаики в модерн, зажить современной жизнью. Героев первого игрового фильма Дворцевого "Тюльпан" (2008) и нынешнего роднит общее стремление, и даже фразу они повторяют одну и ту же: "Я буду жить другой жизнью". Но в итоге Айка застревает между прошлым и настоящим: и вернуться обратно не может, и прижиться на новом месте не в силах.
Когда смотришь "Айку", ассоциации возникают в первую очередь с двумя фильмами — "Сын Саула" Ласло Немеша и "Дюнкерк" Кристофера Нолана: они, как и лента Дворцевого, сняты с позиции ускользающей, стирающейся личности, камера почти сливается с героем. В "Сыне Саула" речь идет об узнике концлагеря, в "Дюнкерке" видим войну глазами солдата–окруженца. В фильме Дворцевого — мир в восприятии мигранта. Москва как совершенно неузнаваемый, чужой город. Пугающий своими пространствами, непроизносимыми названиями улиц, переулков, предстает совершенно по–кафкиански, а недосягаемым Замком для героини становится простая контора по трудоустройству.
Пространство здесь — ключевое слово: несмотря на всю огромность столицы, героиня постоянно вынуждена ютиться в узких, темных, тесных коридорах и каморках, в комнате, которую снимает, живет еще 8–10 человек — от мира других Айку отделяет только полупрозрачная занавеска. Эти невидимые катакомбы и подвалы человечества — учитывая, сколько в мире людей вынуждены сегодня жить вот так, — вызывают в памяти еще одно литературное сравнение: это, конечно же, достоевское пространство. Не лишенное, кстати, несмотря на формальную отчужденность, и сочувствия, и солидарности.
Второе ключевое слово — "движение". Героиня все время куда–то бежит, опаздывает, ошибается, возвращается, ни минуты покоя — и это беспокойство превращается в экзистенциальное: перед нами буквально обнажается нервная система общества. Попутно это фильм и о труде — самом низкооплачиваемом. Вот героиня ощипывает кур, очень быстро. Моет полы. Вот пытается даже убирать снег — но долго не выдерживает. За всей этой беспросветностью, однако, возникает странное ощущение: мы словно видим изнанку мегаполиса, его чрево, жерло — так в фантастических фильмах обычно показывают какой–нибудь "механизм Вселенной". В этом равнодушном космосе у человека есть только одна привилегия — делать собственный выбор; фильм обрывается ровно на этом месте — о том, какой выбор сделала героиня, догадываться придется нам самим, без чьей бы то ни было помощи.