Почему приток нефтедолларов перестал конвертироваться в экономический рост.
Как сообщило Министерство экономического развития в докладе "Картина экономики. Сентябрь 2018 года", темп роста ВВП опять замедлился — подвели сельское хозяйство и промышленное производство, остановились инвестиции. Если в IV квартале 2017 года капитальные вложения росли на 6,4%, то в I квартале 2018–го — на 3,6%. Во II квартале рост замедлился до 2,4%, а к августу прекратился (0%). Сократились и закупки оборудования за рубежом (впервые за 2 года): в июле импорт инвестиционных товаров из дальнего зарубежья упал на 6,3%, а в августе спад ускорился до 9,6%.
Зато теперь используют отечественные станки? Да, соглашается МЭР, "выпуск машин и оборудования инвестиционного назначения растет двузначными темпами в годовом выражении". Правда, "рост инвестиций в основной капитал (по отношению к 2017 году) в августе остановился". И подтверждает МЭР свой вывод статистикой по грузоперевозкам инвестиционных товаров: наметившийся во II квартале спад (на 7,3%) к августу перерос в обвал — тоже двузначными темпами (минус 14,4%). Возможно, инвестиционные товары отечественный производитель и выпускает, только их не покупают. А не покупают потому, что… В общем, рост если и есть, то маленький.
Но и в нем есть основания сомневаться. 9 октября ЦБ опубликовал макроэкономическую статистику за III квартал 2018 года. С июля по сентябрь РФ импортировала товаров и услуг на $63 млрд (против $63,8 млрд годом ранее). Это падение выглядит подозрительно. Во второй половине каждого года импорт растет, за исключением кризисных периодов. В последний раз такая ситуация наблюдалась в 2014–м на фоне ослабления рубля и падения нефтегазовых доходов. Падение импорта может свидетельствовать о том, что потребители не готовы к его покупке. Значит, потребительский спрос сокращается. Это признак спада: реальный рост производства неизменно сопровождается ростом потребностей людей, которые за счет импорта и удовлетворяются.
Цена на нефть, неизменный драйвер российской экономики, растет на протяжении 2,5 года. За это время она прибавила без малого $50 за баррель, достигнув $80. А экономика почему–то не хочет расти вслед за нефтью. Хотя в нулевые — росла.
Нефтегазовая компания "РФ"
Кто сомневается, что российская экономика устроена как нефтегазовая корпорация, может построить график доходов бюджета России, сравнить его с динамикой цены на нефть и увидеть стопроцентную корреляцию. При этом доля производства углеводородов в ВВП за последнюю четверть века не превышала 25%, а доля экспорта нефти и газа составляла порядка 15% ВВП. Правда, доля нефти и газа в экспорте поднялась с 40 почти до 70%. Но зависимость экономики от нефти — это не только зависимость бюджета от НДПИ и пошлин на экспорт.
Почти 25% ВВП России составляют госрасходы, а вот их источником являются доходы бюджета. На 60% эти доходы как раз обеспечены НДПИ, акцизами, экспортными пошлинами и НДС на импорт. Почему последний налог так важен? Потому что торговля обеспечивает почти 30% российского ВВП, а почти 60% товаров мы импортируем. Этот импорт финансируется… правильно, нефтедолларами, которые импортеры покупают у экспортеров (банки выступают фактически посредниками). Можно сказать, что от нефти зависит более половины экономики. И до какого–то момента она конвертировала приток нефтедолларов в экономический рост. А потом что–то случилось.
Много или мало
1 или 2% экономического роста — это мало или много? В Китае статистика показывает то 5, то 8% роста, однако бедных там (в процентном отношении) больше, чем в России, которая вроде бы растет медленнее. Что еще за рост нам обещают ускорить?
Экономический рост — это увеличение размера ВВП на душу населения. Чем он выше, тем страна богаче. Почему тогда богатые остаются богатыми, а бедные бедными (даже в странах с высокими темпами роста)? Экономический рост и личное богатство — не одно и то же. Экономист Константин Сонин объяснял: "Когда мы говорим про рост ВВП на душу населения, имеем в виду не то, что ты в 3 раза больше ешь, а то, что дороги в 3 раза шире, ты меньше работаешь, у тебя лучше здравоохранение и, возможно, ты даже выше ростом".
Как писал в книге "Загадка экономического роста" Элханан Хелпман, "уровень жизни в стране, темпы роста которой составляют 1% в год, повышается вдвое каждые 70 лет. А там, где 3%, он удваивается каждые 23 года. Поэтому продолжительное замедление темпа роста ведет к значительной разнице в уровне жизни".
Классический пример
У специалистов по исследованию экономического роста есть кейс, иллюстрирующий разницу в развитии двух стран, стартовавших в начале ХХ века практически с одинакового уровня подушевого ВВП. Это Швеция и Аргентина. Сто лет назад их граждане жили лучше, чем 80% остального населения планеты. Обе страны не участвовали в мировых войнах, напротив, зарабатывали на поставках воюющим сторонам: Аргентина торговала мясом и хлебом, Швеция — железной рудой. И примерно до середины ХХ века они развивались схожими темпами, удвоив за эти годы подушевой ВВП. По уровню среднедушевого дохода они опережали большинство стран Западной Европы.
Но потом Швеция продолжала расти, прибавляя в год по 2%. А в Аргентине за экономику взялся полковник Перон. Беглые гитлеровские чиновники, которых он приютил, обещали ему построить военную промышленность, а экономист Рауль Пребиш сочинил "импортозамещающую" теорию развития.
В середине 1950–х экономисты представляли механизм экономического роста как сочетание использования труда и капитала. Чтобы увеличить производство, необходимо сделать много станков и поставить к ним много людей. Увеличение выпуска товаров приведет к снижению стоимости каждой единицы. Все смогут больше покупать по дешевке — вот и рост.
"Золотой ключик" Рауля Пребиша
Модель роста не отвечала на вопрос о том, что произойдет, когда технология достигнет совершенства. Стоимость каждой последующей единицы продукции будет оставаться примерно такой же, как предыдущей. Значит, доходность инвестиций начнет снижаться. Это демотивирует инвесторов, тогда экономический рост замедлится и может остановиться.
Пребиш, казалось, нашел ключик к процветанию. Пусть государство расширит рынок сбыта для местных товаров. Международная конкуренция не нужна, главное — создать условия для своих предприятий. Поддержать собственное производство, не пуская на рынок иностранцев. Выделить нацкомпаниям дешевые кредиты. И тогда те завалят Аргентину продукцией. А технологии можно заимствовать.
Импорт, кстати, можно ограничить по–разному. Ввести запретительные пошлины, как Перон в Аргентине. Обвалить курс собственной валюты, как Мадуро в Венесуэле. А можно замораживать доходы населения, как это происходит сейчас в России.
Собственно, Пребиш пересказывал идеи гитлеровского плана развития народного хозяйства. Но у него нашлись сторонники среди друзей Перона, поддержавших идею дешевого кредита и защиты от конкуренции для своих фирм.
По пути, начертанному Пребишем, Аргентина шла 25 лет. Уже в середине 1970–х страна оказалась в состоянии кризиса. В последующие 15 лет ВВП сократился на 20%, а в 1989–м началась гиперинфляция: в течение года цены выросли в 30 раз. По итогам же столетия выяснилось, что подушевой ВВП шведов превышает подушевой ВВП аргентинцев втрое. А разница в темпах роста была невелика. Швеция росла чуть быстрее 2% в год, Аргентина — чуть медленнее 1% в год.
Производство — производная от идей
Фиаско Аргентины не дает ответа на вопрос, как развитые экономики добиваются роста, который, по идее, должен останавливаться, если не предпринимать мер для увеличения производства и сбыта. Например, превращать нефтедоллары в мосты и стадионы, обеспечивая льготные условия "национальным чемпионам"? Это, как видим, не позволяет российской экономике двигаться вперед.
Ответ нашел нобелевский лауреат экономист Пол Ромер. В чем заключается суть производства? В следовании алгоритму. Создание алгоритма стоит огромных денег. Но, когда алгоритм (например, конвейер) создан, все уже проще. Можно даже заменить рабочих роботами. По логике Ромера, чем больше людей, освободившись от рутинного труда, займутся творчеством, тем лучше. Нельзя предсказать, в каком направлении будет двигаться прогресс, но можно мотивировать людей к изобретениям.
В чем разница между товарами и идеями, между предметами и технологиями? В том, объясняет Ромер, что стоимость "единицы предмета" остается постоянной длительное время. Но технология, если рассматривать ее как товар, имеет колоссальную стоимость за первую "единицу продукции". И практически нулевую — за каждую последующую. Новая технология, будучи растиражированной, позволит множеству инвесторов и предпринимателей найти путь к созданию на ее основе новых товаров и повышению производительности. Длительный рост экономики, который приводит нацию к процветанию, — это производная от новых технологий, утверждает Ромер. Но создать их по приказу невозможно.
Нельзя заставить думать
Логика нобелевского лауреата позволяет иначе оценить государственную экономическую политику. Усилия по управлению экономикой с помощью бюджетного рычага, опирающегося на нефтяные цены, — это попытка повлиять на бизнес–циклы компаний. Но спад и взлет отдельной компании — ничто по сравнению с долгосрочным ростом экономики, утверждает Ромер. Если представить ситуацию на графике, экономический рост будет выглядеть длинной восходящей линией, а бизнес–циклы — маленькими сопутствующими зигзагами. Именно кривизна линии роста определяет, как поднимется экономика страны, говорит Ромер. Рост отдельной компании или даже отрасли может зависеть от госдотации. Но рост экономики зависит от уровня технологического развития и инноваций.
Инновации — это человеческие идеи. К сожалению, согласно выводам исследования "Россия 2025: от кадров к талантам" от BCG, WorldSkills Russia и Global Education Futures, в стране нарастает дефицит самостоятельно думающих людей. В секторе "знание" (по классификации теоретика развития человеческого капитала Йенса Расмуссена "знание" — это рабочие места, где 50% выполняемых задач — анализ, импровизация, работа с неопределенностью) заняты около 17% граждан. Остальные 83% делят "умение" (рабочие, водители, продавцы) и "правило" (госслужащие).
При этом работа в России стоит примерно одинаково. В упомянутом исследовании в качестве примера приводится разница в зарплате водителя и врача в России — она составляет 20%. В Бразилии эта разница — 172%, в Германии — 174%, в США — 261%.
Легко предположить, что молодежь в таких условиях вряд ли выберет стезю высококвалифицированного профессионала. Но социологи обнадеживают. Результаты исследований Левада–центра, представленные в Москве 16 октября, свидетельствуют о стремлении студентов стать предпринимателями или фрилансерами.
Да, желание образованной молодежи заниматься бизнесом само по себе позитивно, мог бы сказать Пол Ромер. Но для роста экономики важно стремление не просто разбогатеть, но разбогатеть, разрабатывая технологические инновации. В своих книгах Ромер сравнивает поиск технологий с поиском золота. Для отдельного старателя шанс найти золотую жилу ничтожен. Но шанс, что один из тысячи старателей, работающих рядом, найдет свое золото, достаточно велик.
Однако бюджетными инвестициями делу не поможешь — они по определению совершаются в традиционные технологии, ведь государство не может позволить себе рисковать. Можно создать условия, в которых будут рисковать предприниматели. Однако их создание — вопрос политиков, а не экономистов.
До определенного момента нефтедоллары служили инструментом повышения загрузки производственных мощностей. Однако экономический рост в России остановился еще 10 лет назад — его средний показатель за эти годы колеблется на уровне 0,5%. Нефтедоллары могут повлиять на бизнес–циклы отдельных компаний. Но, напомнит Пол Ромер, экономический рост определяется инновациями.
Чтобы люди и корпорации готовы были инвестировать свое время и средства в поиск новых идей, они должны быть уверены в том, что смогут воспользоваться плодами собственных открытий. Если не делают — значит, не уверены. Экономику не обманешь.