Жизнерадостный Яцек (Матеуш Косцюкевич) гоняет на маленьком "Фиате", слушает Metallica, танцует на дискотеке с возлюбленной Дагмарой (Малгожата Гороль), на которой собирается жениться и перебраться жить в Лондон. Пока же он работает сварщиком — на возведении самой большой в мире статуи Христа. Из–за наспех установленных лесов на стройке он падает с 52–метровой высоты лицом вниз. Яцеку делают уникальную операцию по пересадке лица, но теперь оно похоже на каменное, его не узнают односельчане, а он едва разговаривает. В основу положены две реальные истории: пересадка лица пострадавшему рабочему кирпичного завода и возведение самой высокой статуи Иисуса (в городке Свебодзин на западе Польши).
…Людской хор с похмелья подпевает церковному, человеконенавистнические анекдоты и слова про "возлюби ближнего" вполне уживаются в сознании сельчан, священников интересует высота статуи, а не высоты духа… Пропасть между показной духовностью и реальным положением вещей — классическая тема для польского кино. Не менее традиционной является и другая — вечное вопрошание: "Кто мы сейчас, куда идем, чего хотим?.." Пересадка лица, конечно, ключевая метафора, это само польское общество, которое сильно изменилось с конца 1980–х, а в чем–то не изменилось совсем. Этой вечной своей рефлексией польское кино очень напоминает российское, но русская мука — она больше отвлеченная, философская. А польская как бы более практичная и приземленная, с другой стороны, она часто выражается в радикальных формах.
На стыке двух мощных традиций и снимает свое кино Шумовская. У нас многие сравнивают ее со Звягинцевым, с кино морального беспокойства, но нужно учитывать местный контекст: для польского зрителя непривычна тут прежде всего форма. Моральные вопросы обрамлены в формат документальной драмы, с "грязью" на пленке, которая одновременно снимает весь прежний грим серьезности, пафоса с кино морального беспокойства, а с другой — наносит его заново.
Не совсем корректно говорить о том, что это злая пародия на сегодняшнее польское общество: в фильме речь идет о событиях десятилетней давности (статую Иисуса закончили к 2010 году). Наконец, у нас как–то снисходительно пишут, что общественная критика у Шумовской слабовата — что можно было бы и "резче". Как говорится, попробовал бы кто у нас такую критику — мы представляем, что бы поднялось. А между тем современное польское кино, в отличие от нашего, добилось за долгие годы права критиковать, не особенно оглядываясь на традиции, набожность.
На этом поле Шумовская работает не одна: так, недавно прогремел фильм "Ида" (2013) Павла Павликовского — это тоже про моральный коллаборационизм и разницу между показной святостью и подлинной. И вот в итоге можно сказать, что наряду с другими традиционными институтами в Польше есть и такой, как критическое социальное кино. И с ним все смирились, хотя его и ругают местные власти или священники. И в этом смысле, конечно, фильм Шумовской сравнить с чем–то в России было бы некорректно: нет у нас ни такой традиции, ни таких фильмов, ни таких режиссеров.
