Когда был Путин маленький

Дмитрий Травин, экономист, профессор Европейского университета в Петербурге:

Я не знаю, бегал ли маленький Путин по горке в валенках, но во всем остальном он был похож на других молодых людей, выросших в семидесятые. Точнее в «долгие семидесятые», начавшиеся после подавления Пражской весны и завершившиеся к середине восьмидесятых, когда Михаил Горбачев начал перестройку и сформировал тем самым новые правила игры.

В августе шестьдесят восьмого Путину (1952 г.р.) не исполнилось и шестнадцати. Он был юношей, обдумывающим житие и решающим, «делать бы жизнь с кого». Как известно, в соответствии с рекомендацией Владимира Владимировича Маяковского, данной в поэме «Хорошо». Владимир Владимирович Путин решил делать жизнь с товарища Дзержинского. И даже зашел на Литейный, 4 (Большой дом — здание КГБ в Ленинграде), чтобы выяснить, как попадают туда на работу. Встретивший юношу «ответственный товарищ» посоветовал для начала получить высшее образование. Лучше всего — юридическое. Что Путин и сделал, превратившись со временем в профессионала, чья реальная жизнь сильно разошлась с мечтой о геройских буднях разведчика.

Мечта формировалась под воздействием шестидесятнических книг и фильмов типа «Щит и меч» (телевизионный хит конца 1960-х), в которых наш разведчик, герой-одиночка, добивается того, что не могли сделать целые армии. Но в реальной жизни герой должен был методично работать с агентурой, превратившись, как отмечал сам Путин, в специалиста по общению с людьми. Киношный разведчик Александр Белов (он же Иоганн Вайс) в считаные мгновения преображал мир чудовищным напряжением сил. Владимир Путин не преображал ничего — жил за границей, ходил на службу, пил пиво, общался с людьми, получал новые звания, приобретал опыт, который в конечном счете и обусловил взлет его карьеры.

Дмитрий Медведев (1965 г.р.) на 13 лет моложе Путина. Шестидесятничества он не застал вообще. Когда танки давили Пражскую весну, ему было лишь 3 годика. И для него в жизни вообще никогда не было избыточного романтизма, как отмечал сам Медведев. «Не помню, чтобы мы мечтали завоевать мир», — уточняет одна из его однокурсниц. И в добавление к этому очень точно подмечает, что случаи выбора романтической профессии имелись (пойти в милицию — бегать по крыше с пистолетом), но при выборе между аспирантурой и чем-то более близким к романтике всегда предпочтение отдавалось первому варианту. Ведь это — статус, это востребованность, это высший уровень.

Михаил Ходорковский (1963 г.р.) чуть старше Медведева. Казалось бы, из другой команды, из оппозиции. Но, по сути, чрезвычайно похож на своих более «правильных» товарищей. Он — просто образец прагматизма. Начал делать бизнес в конце 1980-х еще под комсомольской крышей. Называлось тогда это Центр НТТМ (научно-технического творчества молодежи). К подобному «творчеству» относилось, помимо всего прочего, формирование завтрака в дорогу для продажи на вокзале. Брали булочку, кусок колбасы, сырок и помидорчик. Тратили на все про все 14 копеек. Затем клали в бумажный пакет и продавали по полтиннику.

Помимо операции «Завтрак в дорогу» практиковали еще операцию «Варенка». Брали в магазине дрянные советские штаны для пролетариата, обрабатывали специальным раствором и продавали втрое дороже, как модные джинсы.

Ходорковский уверяет, будто, проделывая все это, он оставался убежденным комсомольцем и поменял мировоззрение лишь в 1990-1991 гг., когда выехал за границу. Полагаю, что в данном случае Михаил Борисович за мировоззрение выдает простую и понятную для семидесятника лояльность системе. Но, даже если неким чудом он все же на время «законсервировался» в социализме, надо признать, что жизнь в какой-то момент стукнула его по голове, и было это намного раньше, нежели в начале 1990-х.

И, наконец, Егор Гайдар (1956 г.р.). Внук самого романтичного советского писателя Аркадия Гайдара, книги которого были неизменным атрибутом школьника 1970-х гг., и сын того легендарного Тимура, именем которого было названо целое тимуровское движение. Более того, главный российский экономист-реформатор раннее детство провел на Кубе, где его отец-журналист общался с Фиделем Кастро, Раулем Кастро, Эрнесто Че Геварой и другими героическими «бородачами» эпохи. Однажды, когда машина отца застряла в болоте и Тимур Гайдар отправился искать подмогу, малыш Егор остался с пистолетом «охранять женщин». Понятно, что слово «охранять» здесь можно употребить лишь весьма условно. Но ведь ребенок подобное боевое крещение воспринимает всерьез.

Казалось бы, романтика окружала Егора Тимуровича со всех сторон. Вот тут бы и делать ему жизнь с товарища Гайдара А.П., память о котором свято хранила семья, или с товарища Че, которого удалось застать живьем, а не в виде расплывчатого портрета на футболке. Но жизнь увела вдумчивого мальчугана совсем в иную сторону. Примерно так же, как увела она Путина от шпионской героики, а Ходорковского от комсомольской работы. По зрелом размышлении оказалось, что экономика плохо развивается при движении по «кубинскому сценарию», и Гайдар стал продумывать планы реформ, опираясь на совершенно иной опыт, нежели тот, который он наблюдал в раннем детстве.

Яркая шестидесятническая духовность, неразрывно связанная с поисками человеческого лица социализма, совершенно не была воспринята прагматичными семидесятниками. Первым, пожалуй, понял это еще в начале 1970-х гг. проницательный эксперт-аппаратчик Анатолий Черняев, работавший долгие годы в международном отделе ЦК, а затем (в годы перестройки) ставший помощником Михаила Горбачева. Вот его дневниковая запись 1973 г.: «Молодежь прагматична, деловита. Готовит из себя специалистов… Работают и живут, ни о чем не думая… И, пожалуй, не молодежь сейчас — “носитель потребности в идеях”. Скорее “поколение комбатов”, людей, вышедших из войны и торопящихся сделать все, что могут, чтобы не допустить… утечки духовности».

Из этого точного наблюдения я бы, пожалуй, не стал все же делать вывод о бездуховности семидесятников. Подобный подход упростил бы картину жизни поколения до искажения сути. Скорее надо сказать, что даже духовность этого поколения оказалась деловитой. Вот пример.

В Ленинграде имелось знаменитое кафе с неформальным прозвищем «Сайгон», где тусовались шестидесятники, часами ведшие там споры о судьбах отечества. Воспоминаниями о том времени наполнен ныне огромный том. И есть там, в частности, любопытные странички, написанные игуменом Григорием, которого в миру звали Вадимом Лурье (1962 г.р.). Он прагматично подошел к проблеме духовности, став, в конечном счете, не только священником, но и автором ряда историко-культурных исследований. Еще в 1970-х В. Лурье приходил в «Сайгон» с книгами, садился на подоконник и начинал работать. «Биография действительно независимого ученого при советском строе, — отметил игумен в своих записках, — больше всего зависит вовсе не от успеха борьбы с ненавистными коммунистами, а от успеха борьбы с любимыми друзьями и собственным желанием проводить время с ними, а не с книгами».

Семидесятники стали не мечтателями, а профессионалами. Как в хорошем, так и в плохом смысле этого слова. Их творческий порыв, как правило, был приземлен. Они не стремились своротить горы, но тихо копали свой тоннель. От сих до сих. От забора до обеда, как говорилось в одном армейском анекдоте.

Конечно, профессионализм не может быть отличительной чертой одного лишь поколения. Шестидесятникам он тоже был свойственен. Но поколенческие черты наложили на него свою особенность. Шестидесятник много внимания уделял слову, поскольку формировался в эпоху, когда идеология еще способна была убеждать массы, а, значит, публичное выражение взглядов являлось сильным оружием. Для семидесятника же не слишком важна публичная фиксация своих взглядов. Это поколение больше манипулирует массами, чем убеждает. В политике оно привержено скорее хитрым политтехнологиям, нежели прямому и искреннему общению с избирателями. В маркетинге оно напирает на рекламу, стремясь продать товар любой ценой. В прессе же и в науке семидесятники больше ценят факт и специализированный комментарий, нежели высказывание авторской позиции, агитацию «за все хорошее» и общие рассуждения.

Умный шестидесятник порой дает советы «Господу Богу». Кто реализует их на практике и есть ли условия для их реализации, данного эксперта мало волнует. Семидесятник чаще своего старшего товарища смотрит на возможность реальной реализации. Он скучнее и суше шестидесятника.

Поставленных целей семидесятник добивается не словом, а делом, и собственные взгляды засовывает в карман до поры до времени. Причем если время достать их оттуда так и не настанет, семидесятник сию проблему худо-бедно переживет.

Иными словами, семидесятники профессионально готовы делать любую работу, если она обеспечивает выживание и развитие. «Нас возвышающий обман» легко уступает место «низким истинам». Зато это поколение не зарывается в своем энтузиазме. Когда задачи оказывались реальными, семидесятники не трепались о высоком, а делали дело. Пусть малое, скромное и локальное… Но это было дело.