Театр "Зазеркалье" закрыл сезон и, видимо, откроет новый премьерой, над которой работал особенно старательно и долго. Более всех в "Кармен" Бизе старался один из исполнителей роли Хозе — и ради одного этого стоит постановку смотреть. Говорят, что практикующий хирург и тенор–любитель Дмитрий Каляка просто появился на репетициях "Кармен" осенью, просто много работал, службу хирурга бросил — и превратился в солиста–триумфатора на премьерных спектаклях. Часть публики шла именно на него. И, пожалуй, не обманулась в ожиданиях: в голосе Дмитрия Каляки есть яркость, объем и воздух, зато нет натужной теноровой жести, которая, может, и пробивает громадные залы, но вместе с ними пробирает душу, как скрип по стеклу. Небольшие ошибки новоявленного артиста и его сценические манеры в стиле "идет бычок, качается" лишь добавляют обаяния этой истории self–made man в узкоспециализированном оперном мире: чудеса случаются! А манеры нарастут.
Идея постановки, кажется, из этого чудесного дебюта и выросла. Если в опере могут петь хирурги, то и слушать–смотреть ее сможет каждый. Не нужны специальная подготовка, принадлежность к касте опероманов и вообще знакомство с жанром. Ради общедоступности режиссер Александр Петров заботливо вывел на сцену двух конферансье: писатель Проспер Мериме и узник Дон Хозе терпеливо пересказывают все, что уже случилось или вот–вот произойдет на сцене, доходчивым русским языком. На русском же ведутся драматические диалоги, которыми заменили речитативы из второй редакции "Кармен". Хабанеры, сегидильи, арии с цветком и хоры контрабандистов исполнены, так уж и быть, на французском. Музыка Бизе — и сама по себе популярная как набор радиохитов — сдобрена несколькими вставками из "Кармен–сюиты" Щедрина: видимо, ради рифмы с пикадором Пикассо, украшающим деревянную выгородку–трансформер, на фоне которой происходит все действо. Конечно, раз такое дело, не обходится без прямодушного символизма: в толпу клоунов в начале первого акта затесались флагелланты на ходулях, героев преследуют две мрачные дамы в масках и с крылышками за спиной, в последней сцене Кармен и Хозе превращаются в быка и тореадора, их битве рукоплещет праздничная толпа.
Больше никакого режиссерского самоуправства. Цыганки — уж такие пестрые и цветастые, что ни с кем не перепутаешь. Солдаты — ну такие хамы, что всю оперу приходится начинать с sexual harassment’а. Табачницы–то рады распахнуть рабочие халатики, проходя мимо караула, а вот бедной Микаэле приходится несладко. С нее вообще сдирают пальто с далеко идущими намерениями, но она — деревенская девушка в городском прикиде 1920–х — удачно сбегает за кулисы. И все в зазеркальной "Кармен" вот так — не в бровь, а в глаз. Контрабандисты в широченных штанах, Фраскита и Мерседес со своими карточными гаданиями — родом из комикса. Напыщенный тореадор — из журнала "Крокодил". Кармен же — из второразрядного мужского глянца каких–нибудь 1990–х. Ни тебе животного магнетизма, ни умопомрачительного сплава страсти и жестокости (о которых вроде как писали Мериме и Бизе), лишь бравурная сексуальность да вызывающие позы. Сейчас так уже не носят.
Кабы не сценическая прямолинейность, Кармен, возможно, и пела бы иначе. Дарья Росицкая, к примеру, вполне могла бы обойтись без вульгарного прононса. Но образу приходится соответствовать, и не только ей. Солисты "Зазеркалья" демонстрируют полный набор ролевых игр и их вокальных интерпретаций в духе капитана Очевидность. Разве что тот самый Дмитрий Каляка выбивается из общего строя — он еще, к счастью, не научился петь не себя, а персонажа.
А и в самом деле, какие могут быть полутона и сложные характеры в хрестоматии по опере? Тут либо пан, либо пропал, либо ужасный кошмар, либо страшное веселье — в лучших традициях бульварной прозы.
