Неожиданно стало пригревать. Почти пустые Зеленогорское и Приморское шоссе ожили. Самая нарядная, порочная, космополитическая зона города. Приморское шоссе (как и Невский проспект) — петербургский загородный Бродвей, как сказали бы англосаксы, — не a road, а the road.
Когда в 1944–м бывшая "ближняя Финляндия" оказалась ленинградским пригородом, ее репутация как места кружкового отдыха интеллектуалов, эдакого северного Коктебеля, была еще жива. С 1940–х годов здесь раздавали участки под дачи городской научной и культурной элите, строились дома творчества писателей, композиторов, кинематографистов. Под комаровскими и репинскими соснами обсуждали академические и театральные сплетни, играли в крокет и шарады, музицировали, катались на велосипедах люди особенные, сохранившие пресловутые петербургские традиции, не вполне соответствовавшие общепринятым стандартам.
Как и в московских Жуковке и Переделкино, на Карельском перешейке росла особая порода детей, потомство поднадзорной, но вполне материально благополучной элиты — мальчики, с детства водившие папины "Волги", знавшие толк в горных лыжах, читавшие по–английски охотнее, чем по–русски. Шашлыки, зимние и летние купания, возможность провести ночь с подружкой на академической даче, иллюзия советского "Великого Гэтсби" привлекали в Комарово фрондеров брежневского времени — Бродского, Наймана и Рейна, подпольных антикваров, красоток из Дома мод, 30–летних докторов физико–математических наук. К началу 1980–х, впрочем, эта цивилизация уже переживала тяжелый кризис. Дети академиков не стали академиками, дачи ветшали, блестящие плейбои 1960–х пили, уезжали в эмиграцию, впадали в бедность. Но вот наступили новые времена, и в советский вишневый сад пришли постсоветские Лопахины.
Новые жители загородной зоны — бизнесмены, чиновники, высокооплачиваемые менеджеры создают здесь новую цивилизацию, пеструю, складывающуюся стремительно, прямо на глазах. Крот истории медленно роет. Мы только в начале этого динамического социального процесса.
Постройки первых пятилеток свободного рынка напоминают кавказские сакли, замки Людовика Баварского и "Диснейленд" одновременно. Башни с коническими завершениями, окна–бойницы, эркеры, лифты на второй этаж, литье, тяжелый цоколь из гранита, гаражи, баня, домик охраны. Ограда как в феодальном замке, ров, куртины, вышки. Все подготовлено к круговой обороне, способно выдержать прямое попадание из гранатомета "Муха". От этой бурной поры первоначального накопления еще недавно оставались могучие недострои: хозяева убиты или вынуждены были бежать куда–нибудь в Грецию, Испанию, на Каймановы острова.
Сейчас рисунок застройки решительно поменялся: деревянная скандинавская псевдопростота, меньше оград, триколор на флагштоке, "тарелка", обеспечивающая связь. Карельский перешеек постепенно движется от средиземноморской роскоши к протестантской аскезе. Одновременно с бумом индивидуального строительства обустраивалась инфраструктура: через каждые полкилометра трассы — рестораны на любой вкус. Лепота, первоначально тяготевшая к заливу, постепенно выплескивается на периферию: берега Щучьего озера, прежде напоминавшие помойку, вычищены и выложены специально привезенными валунами; у железнодорожных станций — зонтики летних кафе, к дачам проложены асфальтовые дорожки.
Мусора меньше: местные домовладельцы и дачники больше не бросают его почем зря на обочинах и в лесах не из–за радения начальства — проблемы с урнами и свалками вопиют. Пляжи грязны неравномерно, кусками. Особенно возмущают берега Разлива. Разрушаются и горят старинные дачи — Кинга и Мюзера (с потрясающими каминами) в Зеленогорске, вилла "Айнола" — это подохранные объекты, рядовая застройка начала прошлого вскоре может просто исчезнуть. Новые фазенды закрывают выходы к морю и озерам. Огромный кусок пляжа между Репино и Комарово непроходим из–за вторгшихся в водоохранную зону ресторанов. Увял так блиставший в прошлое лето сестрорецкий "Арсенал", и мест для культурного досуга почти не осталось: "Шалаш" и "Разлив" для любителя, "Пенаты" многажды осмотрены. Нет путеводителей, освещенных дорожек в лесу, летних театров и городков аттракционов. Только церкви и дорогой общепит.
Опыт показывает: власть всегда отстает от общественных запросов, она ленива, бескультурна, нелюбопытна — что в Петербурге, что в Сестрорецке. Единственная надежда — бизнес, идущий в эти небедные края, и энергичные местные жители. Мы еще, надеюсь, увидим настоящую русскую Финляндию.
