Сорок лет назад русский философ и писатель Игорь Ефимов сделал необыкновенно точный политический прогноз. Прогноз тем более удивительный, что с явлением, предсказанным Ефимовым, цивилизованный мир на тот момент еще не сталкивался. Вот что писатель увидел в грядущем: "…не сдерживаемая страхом вражеского вторжения чиновничья сеть может однажды перестать поддерживать центральную власть, распасться на отдельные звенья или кланы мафиозного толка, каждое звено установит в доставшейся ему "самостоятельной" области военную диктатуру, превратится в паразитирующую прослойку, получающую в виде бенефициев не деревни, а заводы, фабрики, порты, шахты, гаражи, аэродромы…" Чем же может закончиться строительство такого "индустриального феодализма"? Да ничем, холодно замечает Ефимов, "если раньше такое "общество" вскоре поплатилось бы за свою политическую близорукость утратой самостоятельности, то теперь оно может быть надолго оставлено в полной изоляции, как оставлено какое–нибудь злосчастное Гаити…"
В этих безжалостных строках — ответ, почему последние четверть века в России хотят "как лучше, а получается как всегда". Программа любых реформ в России упирается в вопрос: а что будет с той прослойкой, появление которой так верно увидел Игорь Ефимов? На этот вопрос ответа нет, а между тем это ключевой вопрос.
Тридцать лет назад у "чиновничьей сети", которую не сдерживал страх, была отличная мотивация к превращению Советского Союза во что–то другое. Терять этим людям было нечего, кроме "правил социалистического общежития"… Но приобрести они могли если не весь мир, то большую часть России. И приобрели. И что бы ни рассказывали эти люди сейчас, никто из них не хотел и не хочет возвращения в советское прошлое.
Точно так же никакого возврата в СССР не хотели и лидеры "красной оппозиции", в начале 1990–х выводившие десятки тысяч человек на улицы российских городов. Все они прекрасно поладили со своими оппонентами во власти, получив для себя и долю ресурсной ренты, и должности, и активы. Захотели договориться — и договорились. (Здесь можно добавить, что и мировую политику эти люди представляют себе точно так же. Они действительно уверены, что если погромче пошуметь и поопаснее пригрозить, волшебная "мировая закулиса" откроет перед ними загадочные двери в тайные дворцы и пригласит к совместному управлению миром.)
Впрочем, нельзя сказать, что в "постсоциалистическом феодализме" рядовые граждане остались совсем уж с пустыми руками. Истинное содержание пакта населения с новыми хозяевами страны очень точно сформулировал публицист Александр Баунов: "Мы соглашаемся не поднимать вопрос о заводах и скважинах, не пойми как оказавшихся в частных руках, в обмен на собственное жилье и более высокий по сравнению с советским временем уровень освобождения частной жизни от государства". И до тех пор, пока государство соблюдало свою часть договора, уличный протест оставался явлением маргинальным.
Но потом что–то пошло не так. Главной бедой "неофеодальной экономики" оказалась вовсе не коррупция, а чудовищная неэффективность. На самом деле даже прямое чиновное воровство с точки зрения экономической теории не наносит обществу критического ущерба. Звучит несправедливо, но внедорожник, купленный на казенные средства и подаренный чиновником красивой студентке, — это проигрыш для бюджета, но выигрыш для самой студентки, которая тоже является членом общества. А оплачивая бензин, техобслуживание и парковку этого подарка, девушка будет увеличивать ВВП страны. Кстати, власть это тоже понимает, но не может сказать вслух! Если бы привилегированные члены общества просто присваивали себе деньги из государственной кассы, а потом транжирили их по своему усмотрению, это наносило бы экономике меньший ущерб, чем безумные стройки, прожекты и авантюры, единственной мотивацией к которым является обогащение руководящей верхушки.
Проблемы начались, когда неэффективность своих решений "неофеодалы" решили компенсировать за счет всех остальных. По факту "фабрики и порты" остаются в привилегированных руках, а вот частная собственность и даже жизнь непривилегированных лиц оказалась поставлена под большое сомнение.
Естественно, что такое нарушение договора не могло пройти незамеченным. Дайте нам жить как людям, говорит общество. Мы не считаем вас людьми, молчаливо отвечает власть.
