17:0802 июня 201717:08
37958просмотров
17:0802 июня 2017
Не первую неделю без преувеличения вся страна практически стоит на ушах из–за программы реновации хрущевок — первых серийных советских домов. Сейчас речь идет о том, чтобы сносить хрущевки и в других регионах тоже, в том числе в Петербурге. «ДП» попробовал разобраться в том, насколько реновация необходима и насколько вредна.
Есть некоторый парадокс в том, что снос хрущевских панельных домов стал предметом общественного протеста. Если бы кому–то рассказали об этом в то время, как строилось это презираемое практически всеми жилье, с наибольшей вероятностью вам рассмеялись бы в лицо. Убогость быта и отсутствие альтернативы — вот с чем большинство ассоциировали хрущевки. Даже несмотря на то, что они были чуть не самым гуманным жестом советской власти. Теперь, когда их решили снести, следовало бы ожидать ликования, но вместо него — еще большее недовольство. Впрочем, не беспричинное.
Послевоенное домостроительство
Драма условного послевоенного строительства в СССР не уникальна. Дешевые панельные дома были практически единственным способом оперативно преодолеть жилищный кризис, накрывший практически всю Европу. Важно понимать, что потребность в жилье была продиктована не только разрушениями военных лет — она тянулась наследием аж из XIX века, когда огромное количество горожан обитали в трущобах. Требования к уровню минимального комфорта неуклонно росли. Чтобы понимать динамику, можно привести пример центра Парижа, где население с 1920–х по 1970–е сократилось на треть в силу того, что многие квартиры были оборудованы ванными и кухнями.
Советское постановление о борьбе с архитектурными излишествами было лишь чуть запоздалым вливанием в общую тенденцию. Картина везде была более или менее одинаковая: дома строили с расчетом на то, что они должны простоять один–два–три десятка лет, а многие из них стоят до сих пор.
Проблемой было не только качество материалов, но и городская среда, как правило недостаточно насыщенная в событийном и визуальном отношении, а главное, социальный состав населения. Последний фактор может быть даже более значительным в эмоциональном восприятии жилищных проектов, чем собственно их архитектура. Известно, что социальное жилье очень часто имеет неблагополучную судьбу именно потому, что досталось обитателям даром и они воспринимают его не как собственность, а как подобие тюрьмы. Многократно пересказанная история про снос комплекса «Пруитт-Айгоу» в Сент–Луисе, построенного как раз в 1970–е годы (архитектор — Минору Ямасаки), — это история провала в первую очередь не планировочных решений, а социальной утопии. Людям хотели подарить крышу над головой, возможность общения и т. д., а получили опасную преступную среду. Чем менее однородный социальный состав, тем более благополучным следует считать проект.
В этом отношении роль хрущевок сложная и менялась со временем. С одной стороны, они были навязаны и не имели альтернативы, и первым жильцам с семьями приходилось иногда в них крайне трудно. С другой — уже сама по себе отдельная квартира в СССР была удачей, пятиэтажки не всегда были местом концентрации бедности. Сегодня же, в ситуации свободного рынка, они часто представляют собой вполне сносный вариант жилплощади для тех, кто готов идти на компромиссы вроде отсутствия лифта и низких потолков. Хрущевки часто удачно расположены по отношению к центру города, а среда вокруг них несравнимо более человечна, чем в более поздних дворах, многие из которых превратились в бесконечные парковки.