Даже странно, что этого не придумали раньше. Много раньше, в середине 1990–х, когда романы и рассказы Чарльза Буковски начали выходить в русских переводах, и ими стали зачитываться — ну, все те, кто ими зачитывался. Впрочем, тогда аудиокниги еще не были в ходу. Да и грязных баров с эстетскими замашками было, пожалуй, поменьше. А ведь идея проста и эффективна, как дважды два: пропойцу–писателя, официального представителя "грязного реализма", которого (хоть и напрасно) сравнивают с битниками, принципиального нищеброда и отчаянного бабника, злого, смешного, проникновенного поэта всей американской "белой рвани" Чарльза Буковски стоит слушать именно в баре. И теперь с легкой руки режиссера Семена Александровского это можно делать хоть каждый вечер в заведении Fiddler’s Green на улице Рубинштейна. Александровский начитал и записал 50–минутную нарезку текстов Буковски, плеер и наушники с радиоспектаклем выдаются в комплекте с пинтой пива. Билеты предлагается приобретать ко времени (к 18:00 или к 20:00), но в принципе сюда можно прийти когда угодно, в глотке живительной литературы бармены не откажут.
Спектакль Александровского "С Чарльзом Буковски за барной стойкой" разыгрывается сам. Кроме барной стойки в новоявленной театральной площадке практически ничего и нет, а значит, от места действия зрителю не отвертеться. Артисты — случайные посетители, завсегдатаи, порхающие не без театральности бармены — естественны, как сама жизнь. Сюжеты, что раскручиваются между ними, мимолетны, как фрагментарная, обрывочная манера письма Буковски. Бутылки, бутылки, бочки, кружки, стаканы вина — в баре, косящем под портовый кабак, дизайн соответствующий. Атмосфера… а вот она играет со слушателем, да и с писателем, любопытную шутку.
Нынешняя улица Рубинштейна, в отличие от середины 1990–х, когда Буковски зазвучал по–русски, — это пристанище отнюдь не для местной "белой рвани". Нынешние бархопперы — как говорится, чистая публика. Да и не Буковски лично звучит у вас в ушах: ни том–уэйтсовского урчания, ни вяло растянутых гласных, ни хладнокровной меланхолии его знаменитых аудиозаписей 1970–1980–х годов. Голос Семена Александровского — это нервное, быстрое, интеллигентно артикулированное звучание совсем другого поколения и социального слоя. Выборка текстов, опять же: здесь больше о муках творчества, чем о муках геморроя, больше о свете любви, чем о темных радостях секса, здесь упоминаются Шостакович и Чайковский, но не Сибелиус, которого писатель–меломан, говорят, слушал куда чаще. И почему–то не смешно, хотя на чтениях Буковски в незапамятные американские времена публика хохотала, как на стендап–шоу.
Казалось бы, чего проще? Чтобы убрать раздражающий зазор между бескомпромиссными непристойностями Буковски и их подачей, приличной во всех отношениях, надо перенести сцену в какую–нибудь рюмочную–забулдыжечную, что водятся на задворках Петроградской стороны или Коломны, или отодвинуть начало спектаклей за полночь — на время пьяных ссор и лирических откровений, или добавить черного юмора и инфернальной музыки в аудиофайл. Но, пожалуй, не стоит этого делать: mind the gap, в зазоре вся суть.
В предыдущем своем аудиоспектакле "Другой город" знатный театральный минималист Семен Александровский предлагал зрителю слушать голоса и шумы Венеции, Парижа и Амстердама, гуляя по набережной Фонтанки. Разница между слышимым и видимым создавала напряжение, как между двумя полюсами, плюсом и минусом. И аудиозритель волей–неволей вырабатывал собственный электрический ток: только своими мыслями и ассоциациями, своей душевной жизнью можно было заполнить эту щель между мирами. Так и "С Чарльзом Буковски за барной стойкой" получится хорошо посидеть, дополнив тексты писателя, голос режиссера и суету барменов собой. Не обязательно даже настоящим, лучше воображаемым.
