В советских учебниках было принято писать, что причины революции лежат в экономической плоскости. Но многие исследователи уверены, что дело, скорее, в том, считают ли граждане сохранение действующей власти гарантией своего будущего – или же, напротив, препятствием для него.
Советский школьный учебник убеждал читателей, что причиной революционных изменений в обществе служит борьба производственных сил с производственными отношениями. Самыми прогрессивными отношениями назывались социалистические, с упором на то, что в таком обществе не должно быть богатых и бедных, а все будут солдатами великой армии труда. Учебник, правда, не уточнял, кто именно будет трудовым солдатом, а кто офицером или трудовым маршалом. Но так или иначе людьми, выходящими на улицы, должны двигать какие–то сугубо меркантильные мотивы, объясняли школьные толкователи марксизма.
Звучит убедительно, но не вполне согласуется с историческими фактами. Экономические неурядицы могли служить (и служили) поводом для недовольства, но не его действительной причиной, могли бы сказать историки. Алексис де Токвиль, великий знаток Французской революции, писал, что именно при короле Людовике XVI крестьянин и буржуа жили наиболее благополучно, однако это обстоятельство никак не помогло свергнутому монарху. Виктор Гюго, непосредственный свидетель всех французских революций ХIX века, утверждал, что "настоящее имя самопожертвования — бескорыстие". Действительно, лозунги марта и октября 1917 года — "Долой самодержавие" и "Долой министров–капиталистов" едва ли можно назвать экономическими. Всякие там земля–крестьянам–заводы–рабочим предназначались для парламентской агитации, а никак не для смены власти.
Экономическая теория долгое время не могла ответить на вопрос о действительных причинах революционных трансформаций. Экономисты соглашались с тем, что обнищание населения в сочетании с обогащением несменяемой правящей верхушки способно подтолкнуть народ к протесту. Но формы таких протестов могли быть различными и далеко не всегда приводили к смене власти. Тем более что примеры Заира и Зимбабве, где авторитарные правители загнали население в нищету, однако благополучно продолжали и продолжают руководить, также могли служить доказательством, что не хлебом единым жив человек.
С другой стороны, революции не раз происходили, что называется, на ровном месте. Политолог Тимур Куран, автор так называемой "теории о неожиданности революций", утверждал, что уверенно предсказать революцию нельзя. Однако предпосылки социального взрыва выявить можно. И главная из них, по мнению Курана, — это "систематическая блокировка открытой и честной дискуссии" о развитии социума. Настойчивое игнорирование проблем служит своеобразным индикатором социального неблагополучия и провоцирует скрытое (до поры до времени) неприятие позиций, якобы пользующихся поддержкой в обществе. Проще говоря, люди готовы молча играть по правилам, предлагаемым им "сверху", но они будут делать это только до определенного момента — когда судьба или случай дадут им возможность высказать свое действительное отношение к происходящему.
И вот здесь теория Курана органично дополняется идеями экономиста Милана Сволика о так называемых "нетрансферабельных инвестициях". Принимая любое решение в своей жизни, говорит Сволик, мы совершаем инвестицию. Допустим, человек освоил профессию слесаря или врача. Отдача от такой инвестиции может быть разной. Ее успешность оценит рынок. Но эту "инвестицию в будущее" можно назвать трансферабельной, поскольку навыки и той и другой специальности могут быть востребованы во всех странах, при всех режимах и во всех обстоятельствах.
Иначе выглядит ситуация для человека, ставшего чиновником или записавшегося в полицейский отряд. Его искусство орудовать печатью или дубинкой может быть востребовано только при определенных политических обстоятельствах, поэтому инвестиции в соответствующую профессию следует считать "нетрансферабельными". Зато успешность этих инвестиций определит не рынок, а действующая власть.
Авторитарная власть, объясняет Сволик, вполне может "править вечно", но… при одном условии — ей нужно создать в обществе такую обстановку, при которой подданные будут оценивать все свои инвестиции как "нетрансферабельные", а сохранение статус– кво и лояльности — как гарантию личного будущего.
Но что произойдет, если люди осознают, что лояльность сама по себе уже не трансформируется в благополучие, а гипотетические перемены не будут означать понижение личного статуса? Тогда, говоря словами Виктора Гюго, "восстания, одобренные и поддержанные народом, — зовут революцией".
