Даже разговор о науке в России сводится не к прогрессу, а к очередной дискуссии о традиционных ценностях

Неделя прошла под знаком скандала в Российской академии наук. Там должны были выбрать президента. В понедельник в "Российской газете" вышло интервью действующего президента РАН Владимира Фортова, в котором он заявил, что схему выборов поменяли в последний момент, а через несколько часов стало известно, что все три претендента, включая самого Фортова, сняли свои кандидатуры.

Тут, конечно, все завертелось: чиновники стали наперебой выражать надежду, что все как–нибудь устаканится. "Жалобы и плач абсолютно неуместны. Вы очень сильные люди, сильные ученые. Я никогда не поверю, что вы не можете достичь результатов", — ободрял вице–премьер Аркадий Дворкович. "Что случилось? Нужно помощь оказать! Нужно, чтобы коллапс не наступил", — беспокоился премьер–министр Дмитрий Медведев.

Но ничего не помогло. Выборы отложили на осень. Кто до этого времени будет руководить, неясно — Владимиру Фортову то не продлевают полномочия и назначают другого и.о., то продлевают, но он отказывается, в общем, все сложно. Сгоряча предложили, чтобы президента РАН назначил другой президент, России, но до этого пока не дошло.

Четыре года назад РАН, как известно, реформировали и перевели все финансово–хозяйственные вопросы в ведение специального агентства. Как стало ясно из интервью Владимира Фортова, академики с этим так и не смирились. "Цели и методы реализации реформы оказались далеки от реальных нужд и потребностей и науки, и ученых, — сказал он. — Почти 80% ученых не понимают и не поддерживают реформу, которая вынуждает нас жить и работать в запредельных, часто сюрреалистических условиях".

Ну что ж, когда в процессе распределения денег кто–то оказывается недоволен, это дело вполне объяснимое и даже понятное. Главный вопрос в другом: в случае с академией никто не может толком сформулировать, в чем же состоят эти реальные нужды и потребности. А главное, совпадают ли они с чьими–то еще потребностями.

Ученые, как и военные, приемлют единственный подход — как можно большего финансирования при отсутствии контроля и спроса. Государство такой метод уже не устраивает, но и трогать науку боязно. Тут вековые традиции, неприкосновенное достояние, и даже просто спросить у ученых: "А что вы, собственно, изобрели, можно посмотреть?" — как–то неловко. Так припечатают, что почувствуешь себя инфузорией–первокурсником. Вот и Владимир Фортов перечисляет: принципиально новые катализаторы разработали, фотосенсибилизатор новый, взрывные размыкатели электрического тока…

Кто же скажет, что все это не нужно? Жизнь кипит! Но в непосредственной жизни обывателя тем временем опять почему–то ничего не меняется, а если и меняется, то оказывается, что это снова за границей закупили.

Хорошо бы, конечно, выяснить, для чего нам нужна наука в первую очередь и чего мы от нее ждем — процесса или результата. Создавать будущее должен ученый или сохранять прошлое. Ученые готовы взяться, но такое выяснение само по себе требует бесконечного времени и, есть подозрение, бесконечных же денег. Вроде бы и выяснить, откуда взялась вселенная, важно, но и на продажу что–то требуется, то есть инновации в осязаемой, зримой форме. Денег–то тоже не бездонная бочка. А от академиков конкретики не дождаться. Возможно, все дело как раз в том, что ничьих других голосов, кроме РАН и правительства, мы не слышим. Эти два субъекта, получается, и спорят между собой. Притом что плоды науки, по идее, нужны всем, наука в России — дело исключительно государственное. И академия, и власти чувствуют за собой бесконечность и готовы плодотворно дискутировать хоть до второго пришествия. Молодые ученые плюют и уезжают — туда, где, может быть, нет вековых традиций, но зато и мозг не выносят.