Антон Носик о законах Яровой и налоге на Google

Медиаменеджер и блогер Антон Носик скончался 9 июля 2017 года в Москве. Последнее интервью "Деловому Петербургу" он дал летом 2016 года.

Антон, Совет Федерации на днях утвердил законы о сотовых операторах и интернет–компаниях. В чем были цели государства, с вашей точки зрения? И каким будет эффект?

— Тут не надо говорить о государстве. Этот пакет законопроектов Ирины Яровой надо рассматривать в контексте предыдущего, инициированного ею же пакета "антитеррористических" законопроектов. Там уже содержится индикация ее мотивчиков. В 97–м ФЗ дано определение блогера: блогер — это тот, у кого 3 тыс. заходов на страницу. Роскомнадзор обязан содержать реестр, в котором будут числиться актуальные контактные данные всех сайтов, у которых 3 тыс. заходов на страницу. От Центробанка Российской Федерации до сайта Белого дома и "Фейсбука" Барака Обамы: жанрового ограничения нет. Роскомнадзор сразу сказал: мы не будем этого делать, это нереально. Таких сайтов в мире 330 млн, у Роскомнадзора нет таких ресурсов. На эту норму они просто забили.

В том же законе сказано про паспортизацию Wi–Fi. Указано вполне конкретно: потребитель должен предъявлять оператору паспорт в реальной, физической форме. Не авторизоваться через sms, а именно показывать паспорт. Выполнить это требование невозможно, оно и не выполняется.

Люди, не смыслящие в предметной области, принимают смелые решения, и они не в состоянии посчитать, каким будет эффект. Они дают указание хранить всю информацию на серверах. Скажем, энное число пользователей скачало, посмотрело и удалило все серии "Санта–Барбары", и оператор должен хранить каждую копию. Зачем? На случай, если кому–то в органах понадобится узнать, смотрели ли вы ту же "Санта–Барбару", что и я, или какую–то другую, террористическую "Санта–Барбару". Это вообще непрогнозируемые объемы данных. А кто–то любит смотреть в качестве Blue Ray, и там фильмы по 47 гигабайт. Если фильм посмотрели хотя бы 1 тыс. человек — это уже 47 терабайт.

Конечно, все участники рынка будут этот закон саботировать, как саботируют 97–й ФЗ. Если саботировать не получится — придется корректировать закон.

Еще в Талмуде сказано: нельзя принимать законы, которые никто не может исполнить. Но поскольку для Яровой Талмуд не указ, то законы сначала принимаются, а потом не исполняются.

А что ею тогда движет? Хочется мелькнуть в телевизоре со словами о борьбе с терроризмом?

— У нее две задачи. Во–первых, она заявляет о себе в качестве очень эффективного депутата, который в состоянии протолкнуть вообще любой закон. Самый нелепый, самый бредовый, вызывающий сопротивление каждой первой крупной компании на рынке. В данном случае — и всех сотовых операторов, и "Ростелекома". Она выступает озвучивателем того, что ей заносится из ФСБ. У ФСБ, как у любой силовой структуры, есть склонность разевать рот на караваи, которые они не могут съесть. Они и так уже выторговали себе для изучения огромные объемы наших с вами данных, у них нет таких штатов, чтобы эту информацию изучать или хотя бы мониторить. Это логика фээсбэшного лоббизма: они требуют доступа ко всей информации, но не задумываются, что этой информации больше, чем их жизни. Этот доступ им не пригодится, они не смогут все это переварить.

Теперь о второй причине. Как вы догадываетесь, оборудование для слежки за гражданами не продается в любом ларьке. Оно сертифицируется ФСБ и продается очень конкретными пацанами. Сертификацию ФСБ они получают не за красивые глаза. Сертифицирующие их лица и структуры тоже не должны быть в обиде. Речь идет о принудительных госзакупках на чудовищные суммы. Это уже было в 139–м ФЗ. Там был такой выбор: либо мы блокируем всю "Википедию" за одну любую статью, либо ставим Deep Packet Inspection, который позволит блокировать отдельные статьи. DPI — это оборудование на площадках провайдера, который закупает его у сертифицированной организации. И уши этой организации очень заметно торчат из 139–го ФЗ.

Это конкретная работа на вполне понятный карман. Кто–то, кто барыжит сертифицированным ФСБ оборудованием, с помощью законопроекта о принудительной закупке средств слежки рассчитывает очень неплохо заработать.

Хочу спросить о так называемом налоге на Google. Россия не первая страна, которая пробует получить больше денег от интернет–компаний. Чем закончится борьба реального государства с виртуальным бизнесом?

— Все крупные корпорации платят налоги. Другой вопрос, что они их платят в той юрисдикции, где им Бог на душу положит. И совершенно не обязательно в той юрисдикции, в которой зашел вот этот конкретный пользователь. Но это же не налог на то, что есть Интернет. Это налог на доход. Нельзя взять с потолка и сказать: к вам ходят наши пользователи, вы должны платить налоги у нас. Когда люди массово ходят на Youtube и смотрят там кино, они вообще–то приносят не прибыль, а убыток.

Чтобы доказать, что компания получает доход от коммерческой деятельности, надо считать. А когда считаешь, то выясняется, что налоги уже платятся. Если газета "Деловой Петербург" решит прорекламироваться в Google, то вряд ли вы будете учреждать калифорнийское юрлицо или оформлять паспорт внешнеторговой сделки. Вы пойдете к российскому продавцу гугловой рекламы, и этот продавец сделает вам все по квитанции и заплатит налоги. Налоги могут не платиться только в том случае, если кто–то сидит в Индии, а рекламу покупает напрямую в Калифорнии. Но такого не бывает.

В общем, речь идет не о таких уж больших деньгах. Большие деньги в этой сфере — в США, и это связано не столько с Интернетом, сколько с производством, например, с Apple. Такие корпорации, естественно, хотят платить налоги там, где их меньше. Начинается конкуренция юрисдикций — Дублин, Эстония, Дубай и так далее. Вот там можно что–то откоцать, доказав, что прибыль сгенерирована в Калифорнии, а налог с нее заплатили в Дублине. Но у нас речь не идет о значительных суммах.

Другая громкая история последних дней — закрытие проекта "Открытые диалоги" в Библиотеке Маяковского. Библиотека, как парламент, теперь не место для дискуссий. А почему нет реакции со стороны общества?

— Давайте все же посмотрим на масштаб явления. Диалоги проводились один раз в месяц, встречались там по три пары выступающих, у каждой было по полтора часа. Это всего четыре с половиной часа в месяц. И не так уж много людей помещается в этот зал. По большому счету новость о том, что библиотека Маяковского отказала от места самому успешному проекту в своей истории, — это небольшая новость.

Но история, конечно, чудовищна. Программа этих встреч известна. Как может ФСБ интересоваться диалогом Светланы Алексиевич и Александра Сокурова? Кто из них тот террорист и экстремист, которого они пришли ловить?

Это беспредельно в своей непристойности. Но, с точки зрения обывателя, речь идет о том, что у Большого дома отрос зуб лично на организатора этих встреч и они хотят сжить его со света.

Конечно, это влезание спецслужб в сферу, которая не имеет к их профессиональной деятельности и служебным интересам никакого отношения. Это персональная расправа, мелкая месть. Но широкого общественного резонанса я и не ждал.

Что вообще движет людьми при организации таких проверок и наложении запретов то на одно, то на другое — подлинная нелюбовь или палочность, желание выполнить план?

— Это абсолютная палочность. Палочная система работала так всегда. У них есть понимание того, кого они хотят видеть врагом народа и к кому они хотят цепляться. Это имитация деятельности. В Питере хватает людей, которые представляют настоящую угрозу для общественной безопасности. Есть кого ловить. Но их же надо ловить! А тут все на виду, прямо на Невском.

Что именно на этих диалогах обсуждают, их вообще не волновало. Их волновало, что это можно привязать к Ходорковскому. Слово "открытое", город Рига и "Медуза" — все это ассоциируется у них с Ходорковским.

Это не новый подход. В 2003 году Росприроднадзор наехал на подсобное хозяйство ЮКОСа за нарушение правил содержания подсосной свиноматки. Когда мишень обозначена — начинается соревнование, кто сильнее высунется против нехороших ребят и сделает им какую–нибудь пакость. Причем, что важно, публичную пакость. Чтобы начальство видело, что они стараются.

К истории с памятной доской Маннергейма и мостом Кадырова общество в целом отнеслось тоже равнодушно… Мы теперь воздерживаемся от всего?

— Да, мы находимся в ситуации глубочайшей общественной апатии и ступора. Люди, которые чем–то недовольны и с чем–то не согласны, должны все время соотносить степень своего несогласия (с доской Маннергейму или с мостом Кадырову) и то, что у них заберут бизнес, арестуют счета, придут с обыском искать экстремистские материалы. Люди понимают: если вышел на улицу — можешь сесть. Любое проявление общественного активизма — и ты можешь превратиться именно в ту жертву, которая им нужна, чтобы отчитаться об успешной работе.

Но зачем вообще так бессмысленно раздражать людей такими решениями?

— Это череда провокаций. Провокации должны поддерживать определенный градус страха, ненависти и нужности силовиков. Люди подсознательно понимают, что цель этих провокаций — посмотреть на их протест и взять их на карандаш. Записать их в несогласные, потому что силовикам нужно за кем–то следить и на кого–то заводить дела.

Задержание Белых — из той же серии?

— Никита Белых уже так давно входит в нерушимый союз единороссов и беспартийных, что я бы не стал его уже никак связывать с либеральным движением. Думаю, что дело совсем не в политике. Скорее, это кировская, местная история — наверное, он мешал бизнесу того человека, который выступил доносчиком. Тормозил какие–то сделки. А потом подставился — и это, конечно, было сразу использовано для того, чтобы его снять, а на кормление посадить кого–то другого.

Может ли сегодня повториться история, когда человек из оппозиционной среды получает приглашение во власть?

— Индивидуальные договоренности с властью никак не противоречат оппозиционности. Кто захочет лечь — сможет лечь. Другой вопрос, что если на тот же пост будет другой претендент, из силовиков, то его будут пытаться сковырнуть, предъявляя ему его оппозиционное прошлое. Кому–то другому они подбрасывали бы наркотики, а ему будут подбрасывать оппозиционное прошлое.

При этом своих постов лишается и множество людей без всяких признаков оппозиционности, от Хорошавина до Гайзера. Дело тут не в политике, они просто попали под раздачу. Чем отличается капитализм от социализма? При капитализме у кого деньги — у того власть. При социализме — наоборот. Поскольку у нас в этом смысле социализм, то борьба за власть — это борьба за ресурс. И в этой борьбе употребляются разные методы. Если на тебя можно накатать, что ты враг народа, — накатают. Если нет — напишут, что ты взятки брал.

На выборы пойдете?

— Это будет зависеть от списка кандидатов. Если будет за кого голосовать, то да. По партийным спискам выбирать будет, видимо, не из чего. Голосовать ради того, чтобы "Единой России" было меньше, а "Справедливой России" больше, или наоборот — с этим я торопиться не буду. Это все профанация.

Интереснее будет по одномандатным округам. Есть надежда, что в Госдуму таким путем попадут нормальные люди, если их, конечно, вообще допустят до выборов. Сейчас там сидит один Дима Гудков. Его голос ничего не меняет, но благодаря тому, что он там есть, мы знаем, что там происходит. И если вместо одного Димы Гудкова в следующем созыве будет десять Дим Гудковых — это будет в десять раз лучше.