Как они справились

Все чаще в последние годы меня спрашивают: о чем стоит, а о чем не стоит говорить с детьми? Надо ли давать им книжки на трудные и неприятные темы? При этом почему–то считается само собой разумеющимся давать детям книги о войне. Проверенные — вроде "Сына полка" или "Четвертой высоты". Но вот на книжном поле возникают произведения на непривычные для нас темы: инвалидность, дом престарелых, национальные конфликты, репрессии 1930–х годов в СССР… И взрослые впадают почти что в панику. Как ЭТО можно давать читать детям?! А издатели, замученные законом ФЗ–436, маркируют книги гораздо более старшим возрастом, чем тот, на который они реально рассчитаны. И родители в недоумении: что же делать?

Любой взрослый знает: бесполезно говорить ребенку: не трогай чайник, не бери иголки, если тот не понимает, что стоит за словами "горячий" или "острый". Разумный родитель даст малышу потрогать чайник, когда он не раскален до предела, но достаточно горяч, чтобы было неприятно, позволит ему слегка уколоться иголкой. Да, неприятно, но под присмотром взрослого такой опыт не только не опасен — полезен. Банально? Да. Но с воспитанием чувств идея та же: ребенок, а потом подросток осваивает жизнь, и многое в ней будет ему непонятно и страшно. И совсем закрыть его от этой жизни мы не можем. Так может быть, надо учить справляться, а не прятаться?

А как справляться с тем, чего не понимаешь? И мы учим их думать самостоятельно, не принимать на веру всякую пропаганду, понимать, что такое хорошо и что — плохо. И если мы боимся, что он чего–то не поймет, — обсуждать… Именно благодаря этому выжила маленькая героиня повести "Сахарный ребенок". А хочется нам — оградить, не говорить. Слишком силен в нас, взрослых, охранительный рефлекс.

Каждый психолог знает: любой человек, а особенно ребенок, воспринимает из окружающего ровно столько и ровно так, как и сколько он готов воспринять именно сейчас. И не больше. Именно поэтому психика детей гораздо устойчивее к впечатлениям, чем нам представляется. Вспомним: мы, перечитывая давно читанные книги, видим их вдруг совершенно по–новому — это мы доросли еще до одного слоя. А лет через пять–десять опять увидим ту же книгу по–новому.

Взрослые часто не хотят рассказывать детям вещи, подобные тем, что описаны в книге "Сахарный ребенок". Это подлинная история девочки, оказавшейся с матерью в лагере, а потом в ссылке с клеймом "член семьи изменника Родины". Колючая проволока посреди степи, яма в земле вместо кровати, голод, болезни, скитания… Зачем детям это знать, если оно уже миновало? И такого больше не будет. Не будет — потому что это кажется ужасным? Дай бог… Только откуда у тех, кто такого не пережил, возьмется понимание, что это ужасно?

"Я плакала, — говорит мне читательница–пятиклассница, — но оторваться не могла. Все хотела узнать, что же дальше, как они справились". Хорошо или плохо, что девочка плачет над книгой? Не слишком ли это травмирует душу? Психическая травма и потрясение при встрече с художественным произведением — это совершенно разные вещи. Нередко травма, в том числе и историческая травма, нанесенная обществу, нации, исцеляется именно потрясением и осознанием прошлого. В исторических представлениях наших детей, да и взрослых тоже, много белых пятен. Когда при встрече с художественным произведением на месте такого пятна возникает фактура реальности с ее порой страшными подробностями, конечно, возникает и потрясение. Но такие переживания очень важны в жизни каждого человека.

А ведь девочка сказала очень важную вещь: "Я хотела узнать, как они справились". Вот и ответ на вопрос, какой должна быть подростковая книга на трудную тему, посвященная драматическим событиям. Ребята действительно часто не могут и не хотят читать исключительно ужасы — им обязательно нужен выход, пресловутый "свет в конце тоннеля". Мне кажется, хорошая книга не должна оберегать ребенка от потрясений, но она обязательно должна предлагать читателю выход. И совсем хорошо, когда рядом есть умный взрослый, который не скажет: "Тебе еще рано…", с которым можно все обсудить… если захочешь.