Журналист Ольга Комок — о спектакле "Слово и дело" в Театро ди Капуа.
Театро ди Капуа, получивший год назад "Золотую маску" за спектакль "Жизнь за царя" по переписке и показаниям народовольцев, вгрызается все глубже в плоть российской истории. Ведущая актриса театра, автор идеи, а теперь еще и переводчик со старославянского на современный русский Илона Маркарова погрузилась в разбор писем, челобитных и доносов царю Алексею Михайловичу Тишайшему. Название спектакля "Слово и дело" — плакатнее некуда: выражение, с которым каждый не просто мог, но был обязан доносить на государственные преступления соседей и родных со времен Соборного уложения 1649 года до правления Екатерины Второй, широко разошлось на цитаты и заголовки книжных бестселлеров. А как же иначе, в школе проходили: боярыня Морозова, протопоп Аввакум и патриарх Никон, самосожжения раскольников, освоение Сибири, Богдан Хмельницкий, Стенька Разин… Историческая фактура — кровава, фигура доносчика — отвратительна, человеческие истории — выпуклы до ужаса, в памяти хочешь не хочешь застрянет.
Эта школьная память, кажется, сыграла с создателями спектакля "Слово и дело" (один из которых в российской школе отнюдь не учился) странную шутку: их слово разошлось с их делом. В интервью и речах, предшествующих собственно постановке, Илона Маркарова и Джулиано ди Капуа не устают указывать на российский XVII век как корень зол сегодняшних. Прямо называют "хороших" и "плохих", сталкивают героев, отдавших жизнь за старую веру, с трусами и клеветниками, готовыми предать кого угодно ради спокойствия, а тем паче — профита. В рассуждениях о материи спектакля оценки летают как стрелы, от кола до пятерки с плюсом. Но оценок нет в самом спектакле.
Построено "Слово и дело" плакатно просто: на каждое письмо-донос-челобитную — один актер, один яркий актерский прием (узнаваемый из нынешней жизни говорок, шевелящиеся пальцы, придыхание или внезапная бейсболка на голове), одна музыкальная тема. Короткая форма песни появляется так естественно, что зритель не успевает удивиться формату концерта, в котором и выдержан спектакль. Скупой краснокирпичный антураж нового пространства Дома-музея Шаляпина подчеркивает атмосферу полуподпольного квартирника: "Слово и дело" сыграть можно где угодно, но на Графтио и стены помогают.
Поют в концерте всякое, и, надо сказать, ярче многих записных радиопевцов. Игорь Устинович дает такой русский народный реггей в челобитной Автамона Рожина, что группа "Пятница" может позавидовать. Александр Кошкидько так басит и визжит, укладывая в блюзовый квадрат письмо Богдана Хмельницкого (мол, запорожское казачество хочет немедленно напасть на Речь Посполитую, а ты, наш царь, на письма не отвечаешь), что вызывает у слушателей буйные аплодисменты. Александр Машанов равно хорош и в партии псевдо-Высоцкого, и в роли патриарха Никона, плачущегося царю под мультяшный аккомпанемент. Андрей Жуков вкрадчиво нашептывает, Илона Маркарова дает то "рублевскую блондинку", то классическую телеведущую. Пестрый музыкальный и словесный ковер воспринимается легко, как лента новостей какой-нибудь соцсети. Он равно внятен зрителю с гражданской позицией и любителю приколов — тут много смешного. Голоса героев и подонков звучат с одинаковой силой убеждения, этот "роман голосов" (в терминологии нобелевской лауреатки Светланы Алексиевич) не предполагает оценок. В финальном номере "Слова и дела" актеры отпевают всех — сундуки-завалинку растаскивают на гробы, над каждым из них читают имена и доносчиков, и жалобщиков, пока Илона Маркарова поет слова из скорбного письма староверки княгини Урусовой своим дочерям. На собственный мотив.
