"Деловой Петербург". Новая вера

Автор фото: Вдовин Сергей

Религии и острых вопросов, связанных с верой, в нашей жизни становится все больше. "Деловой Петербург" поговорил с людьми, сменившими веру, и выяснил, почему христиане становятся мусульманами, а мусульмане — христианами.

Как выяснилось, никакой статистики по этому вопросу не существует. Можно читать данные соцопросов или выслушать мнения экспертов, но даже специалисты, высказавшие вполне нейтральное мнение, зачастую просили на них не ссылаться.
"ДП" нашел нескольких новообращенных и попытался понять их мотивы. Все имена героев по их просьбе изменены.

Новые христиане

Андрей:
— Я родился в Башкирии, татарин по национальности. Все мои родственники считали и считают себя мусульманами — примерно так же, как большинство русских считают себя православными. В детстве я редко был в мечети, больше помню, как родственники собирали столы на традиционные праздники или в крайнем случае приглашали имама домой на чтение молитв. Почти никто из моих родных не молился 5 раз в день, а Коран в руках держали вообще единицы. После окончания школы я приехал в Петербург и с тех пор живу здесь. Я бывал иногда в мечети, даже пару раз ходил на собрания мусульман, которые в конце 1990–х арендовали ДК для привлечения в более радикальную среду, но меня что–то в них оттолкнуло. Бывал на Сабантуе в пригороде Питера, когда звали знакомые или бывшие одноклассники, переехавшие сюда. О православии я узнал от своей девушки. Мне это было интересно, но не более того.
Наступил, однако, в моей жизни очень кризисный момент, можно сказать, между жизнью и смертью. Меня сильно избили, украли все документы, деньги. Снимать жилье было не на что, здоровье попортили. И вот в такой момент отчаяния я стал молиться и призывать Аллаха. Но было тягостно, ничего не менялось. Шли дни. И потом я как–то вспомнил про Христа, стал молиться ему. Я не знал никаких молитв, просто своими словами просил помощи и поддержки. И во мне произошел какой–то перелом, как будто что–то во мне изменилось. Это потрясло меня. Я почитал Евангелие. Потом решил креститься. Я долго не говорил родным об этом, но потом они все равно узнали. Когда я ездил на Родину, многие отвернулись от меня. Дядя плюнул в мою сторону, когда я выходил из его дома. Друзья детства стали относиться подчеркнуто холодно. Некоторые перестали здороваться и подавать руку. Я переживаю из–за этого, но понимаю, что это не их вина.
Наталья:
— Я вышла замуж за сирийца 12 лет назад. Когда я переехала туда, то одевала хиджаб — просто чтобы не выглядеть глупо. Родилась я в Таджикистане, мама русская, а папа таджик. Когда получала паспорт, отец погиб, и как дань отцу в графе "вероисповедание" написала "мусульманка".
До войны в Сирии тема "Ты кто? Какая твоя вера?" не поднималась. А потом начались военные действия. Но даже тогда у простых людей не было злости на христиан. Помню, что свекровь плакала, когда смотрела новости о 25 погибших христианах. Те, кто это совершают, позорят ислам, прикрываются именем Аллаха, совершая убийства. Я никогда себя к мусульманам душой не причисляла, но радикальная ветвь отвернула меня от этой религии. Я не понимаю, как именем Бога можно нести насилие и смерть.
Мы с мужем и детьми уже больше года как вернулись в Россию, мы беженцы. Сейчас хочу принять православие. Если решусь, то муж будет знать. Мы обсуждали этот вопрос. Но открыто говорить, вернувшись после войны в Сирию, о том, что я православная, я не смогу. Остаться в России наша семья не сможет, так как на мужа с его высшим медицинским образованием все равно смотрят как на гастарбайтера. Работы для него здесь нет.
За тот год, пока мы здесь, я вижу, что дети сильно изменились. Однажды мой сын пришел ко мне и рассказал, что в школе его дразнят. Он пришел и спросил: "Мама, я кто? Я таджик?" Я ответила: "Ты — человек".
Такой нетерпимости я в довоенной Сирии не встречала. Другое дело, что в Египте притеснение есть. Моя подруга рассказывает, что христиане там никто. Ты можешь исповедовать что угодно, но об этом нужно молчать. За вероотступничество — смерть. И если не от руки близких, то от рук бывших единоверцев. Поэтому я, приняв православие, сохраню это в тайне, чтобы сохранить жизнь свою и детей.
Но отношение к христианам все же неодинаковое в разных исламских государствах. К примеру, в Сирии я могла смотреть с детьми канал "Союз", а в Египте, когда муж моей знакомой застал ее за просмотром православной передачи, то пригрозил убить и ее, и детей. За подтверждением его слов далеко ходить не нужно — посмотрите на гонения на коптов. Они носят крест поверх одежды, гордясь тем, что христиане, и этот крест снимается с их шеи только вместе с головой, они делают татуировки на запястьях, чтобы быть похороненными по–христиански. И это происходит в наши дни.
Что же в России? Мусульмане идут и гордятся своей верой и там и тут, а православные — нет. В Египте, если ты садишься в такси, таксист спрашивает тебя, кто ты, и, узнав, что ты не мусульманин, включает радио на канал с чтением Корана, и погромче. И здесь я прихожу на Сенной рынок, покупаю фрукты, могу перейти на арабский — и продавец обслужит меня лучше и честнее, чем русскую бабушку.
Христиане в спячке, общество разрозненно и теряет моральный облик. За тот год, пока мои дети в русских школах, я вижу, как сильно они меняются в худшую сторону — они как лакмусовая бумажка общества. В России каждый сам за себя, мы разрозненны. Я понимаю, что, как только война закончится, я вернусь в Сирию. Там достойная работа, другая жизнь. А здесь я не нужна, даже православная.

Новые мусульмане

Анна:
— Я крещеная, но не могу сказать, что хорошо разбиралась, что такое христианство, в чем разница между католичеством и православием и пр. У меня всегда было понимание, что Бог есть и что я перед ним в ответе. Но однажды на работе я познакомилась с парнем, он русский. Его отличала определенная строгость во взглядах на жизнь, что большая редкость среди молодежи. Мы стали больше общаться, я узнала, что он не пьет, ведет здоровый образ жизни, молится. Оказывается, он принял ислам в 12 лет. В 2008 году мы поженились.
Принимать ислам я не собиралась, да и он не настаивал. Мусульманам разрешено жениться на христианках и иудейках. Единственное — он взял с меня обещание, что я буду интересоваться и изучать ислам.
Как и у христиан, у мусульман есть такой обряд, как венчание, называется он никях. Имам перед этим спросил, хочу ли я принять ислам. В тот момент я просто задумалась о том, что верю во все, во что верят мусульмане, — может быть, я мусульманка?
И я стала не только женой, но и мусульманкой. Для этого потребовалось только признание, что нет иного Бога, кроме Аллаха. Никто не заставлял меня отрекаться от христианства, от Иисуса. Я верю в то, что Иисус пророк — такой же, как Мухаммед, Адам, Моисей…
Родители само принятие ислама восприняли относительно спокойно — верь, во что считаешь нужным. Болезненно восприняли платок. Переживали тогда, да и сейчас, наверное, переживают. Из–за того, что реакция на внешний облик мусульманки у общества неоднозначная.
На улицах меня видят в платке, спрашивают, какой я национальности, я отвечаю: русская. Спрашивают, кто мой муж, — русский. И тут у людей происходит срыв шаблона. У общества в голове табличка из уроков обществознания, где расчерчены в столбик национальность, рост, вес и вероисповедание.
Много девушек, и не выходя замуж, становятся мусульманками. То, что касается одежды: одна правозащитница, лауреат Нобелевской премии, сказала, что чем больше человек эволюционировал, тем больше он одевался. Я не считаю себя угнетенной — у меня есть свобода передвижения, общения, образования и работы. Другой вопрос, что есть максимализм среди некоторых мусульман. И из двух правовых решений они выберут самое строгое.
У меня никогда не было цели сравнивать ислам и христианство. Я стала мусульманкой, когда признала ислам продолжением единого монотеистического пути человечества. Если метафорично объяснить, то я могу объяснить свой выбор так: зачем пользоваться Windows 98, если есть Windows 8?

Алина:

— Когда ты принимаешь ислам, рано или поздно оказываешься в ситуации, когда приходиться отвечать за себя и за того парня.
Однажды в метро к тебе могут подойти и сказать: "Зачем вы убиваете наших детей?" — хотя ты спокойно едешь и вроде никого не трогаешь. А потом ты вспоминаешь, что сегодня годовщина Беслана. Моя первая реакция как новообращенной: это все клевета, ислам — мирная религия. Потом проходит некоторое время, и ты понимаешь, что люди говорят правду, но говорят ее в сильном упрощении.
Важно разобраться. Ислам пустой. Это религия, как культура же он не существует. Люди, которые ислам принимают, эту культуру хотят найти. Их может захлестнуть или кавказская культура, или арабская, или иная другая. Можно поддерживать русскую культуру и встраивать ее в ислам. Например, как проходит обряд бракосочетания у православных — понятно, как проходит у католиков — тоже понятно, а как проходит обряд бракосочетания у мусульман? Однозначного ответа нет, мы можем рассказать про обычаи кавказцев, азиатов, арабов, африканцев. Ты можешь стать мусульманином и сохранить полный набор своей национальной культуры. И это очень удобно.
Почему русские переходят в ислам? Вопрос не в этом, а в том, почему в Европе и России люди разочаровываются в своей религии. Раньше мы строили православное государство, потом мы строили коммунизм. Сейчас русские люди оказались в ситуации абсолютной пустоты. Мы одновременно пытаемся строить и православное, и национальное государство. Взять Англию — там уже построено многонациональное государство и англичанин остается англичанином, даже будучи кришнаитом, в этом нет проблемы. А у нас есть.
Помню, что когда я в первый раз пришла в мечеть, то мне было страшно: много угрюмых бородатых мужчин. Через какое–то время ты знакомишься с женщинами, учишься правильно завязывать платок. Потом встает вопрос намаза 5 раз в день. Идешь по улице без платка, когда нужно молиться — надеваешь, читаешь, снова снимаешь. Через несколько дней я начала ненавидеть собственные волосы. Надеваешь платок и больше не снимаешь, и тут начинаются столкновения с окружающей действительностью. И нужно быть готовым к испытаниям: тебя могут уволить с работы, могут отвернуться друзья, будут коситься в метро. А когда ранее дружественная среда начинает против тебя восставать и выплевывает в итоге, то ничего не остается, кроме того, как больше общаться с теми, кто тебя понимает. В первый день, я помню, на улице мне раз пять сказали: "Аллаху Акбар" — потому что я смотрела на всех испуганными глазами и ждала негативной реакции. Нужно понимать, что новообращенные мусульмане подвержены всему. Постоянный стресс — все твои интересы уходят на другой план.
Энергии нужен легальный выход: строить больше мечетей, открывать исламские образовательные центры, ведь возможность проповедовать — легальный способ погасить эту энергию.
Человеку свойственно ценить то, чего у него нет. Люди ищут ответы на жизненно важные вопросы. Переход от религии к религии основан на этом поиске. Не все благополучно сегодня в РПЦ. Этот институт приобретает сегодня бизнес–качества. Возрождаются дореволюционные стереотипы. Вспомните сказку "О попе и работнике его Балде". Эта тенденция не способствует развитию авторитета церкви в обществе. РПЦ сегодня слилась с государством, поэтому ислам становится оппозиционной религией. Процесс перехода из православия в ислам в какой–то мере подпитан протестом против кумовства, взяток во всех эшелонах власти и прочими проявлениями государственной машины. Можем ли мы говорить об исламизации России? Да. Активная миграция из стран ближнего зарубежья, более высокая рождаемость традиционно мусульманских регионов России. Является ли это проблемой? Возможны локальные конфликты. Но о религиозной войне в России говорить не стоит. Для того чтобы воевать, общество должно иметь высокий уровень рождаемости.
Эдуард Понарин
профессор Высшей школы экономики