"Выходной Петербург". Дневник доносчицы

Книга Софьи Островской называется просто "Дневник". Окололитературная дама из буржуазной московской семьи прожила долгую и тяжелую жизнь. Юность в старой России, молодость, зрелость, старость в СССР. Родилась в 1902–м, умерла в 1983–м. Частную французскую гимназию в Петрограде она окончить еще успела, а вот Высшие женские курсы — уже нет. В советское время Островская поменяла десятки разнообразных работ: опер уголовного розыска, частная учительница французского языка, переводчик–синхронист, внештатный автор "Ленинградской правды". Она была хороша собой, но замуж так и не вышла. Всю блокаду провела в Ленинграде, от голода умерла ее мать. Отец сгинул в лагерях.

Островская была светской дамой и увлекалась разным: "Чтение речей Кирова: интересный человек. Элемент огня". Или: "Читаю много, неразборчиво, соединяя старые английские романы (вдобавок читанные когда–то!) с Франсом, Селином, экономической географией и климатологией". Любила она только себя, тщательно анализировала всякую душевную флуктуацию: "И все время слушала свое сердце как нечто большое, холодное и совсем потерянное. Ему было очень больно — очень". "Я со многими говорила со свойственной мне манерой небрежной вежливости, вежливого остроумия, остроумной серьезности". Похоже на плохой декадентский роман.

По всем анкетным данным ей суждено было сгинуть в лагерях. Полька, буржуазное происхождение, отец "вредитель", среди знакомых множество будущих "врагов народа". Но она уцелела и прожила жизнь непростую, но в целом (кроме блокады) вполне обеспеченную и благополучную. Секрет прост: в какой–то момент Софья Казимировна стала агентом НКВД. Ценный кадр для освещения настроений интеллигенции. Знаем мы это достоверно. Ее доносы были обнаружены в "оперативном" деле Анны Ахматовой. К счастью, Ахматова была проницательна и осторожна и лишнего при Островской не говорила. Анна Андреевна рассказывала позже общей с Софьей Казимировной приятельнице: "А вы знаете, что хозяйка дома, с которой мы познакомились, посадила целый куст людей?" Кого она посадила, мы достоверно не знаем. Из упоминающихся в дневнике, возможно, давала показания на Льва Гумилева (который быстро заподозрил в ней стукачку) и Татьяну Гнедич. Интереснее всего в дневнике Софьи Островской записи об Анне Ахматовой, иногда уникальные. Они встречались в 1940–е, самые тяжелые для поэта годы. После смерти Сталина знакомство разладилось. Вот реплики Анны Андреевны об Александре Блоке: "Женщины вокруг него вились как лианы, стояли к нему в очереди и уже на лестнице снимали штаны".

Одна из важнейших особенностей психологии доносчика — необходимость объяснить себе, зачем он губит близких ему людей. Трудно признаться: я слаб, я подлец. Самое простое объяснение — я доношу на них потому, что они еще хуже меня.

Ахматова у Островской — пьяница, отвратительная хозяйка, плохая мать, нимфоманка. Именно поэтому свидетельства стукачки так пригодились Тамаре Катаевой, автору бульварной "Анти–Ахматовой". Для Ахматовой Софья Казимировна была прежде всего поклонница, дама, к которой можно было в любое время пойти в гости, поболтать о том о сем.

Комментаторы (Полина Барскова и Татьяна Кузнецова) свою героиню идеализируют. Особенно значимыми им представляются заметки Островской о блокаде. Татьяна Позднякова пишет: "Среди прочего из блокадных записей Островской мы узнаем, что самый неприкасаемый по сей день вопрос: стоил ли Ленинград тризны; стоила ли политическая символизация несгибаемости города жизни более миллиона его жителей, — возник непосредственно во время катастрофы". Вопрос о непомерной цене обороны возник у жителей города еще осенью 1941 года. Об этом подробно пишет Никита Ломагин в "Неизвестной блокаде". Просто выбора у ленинградцев на самом деле, к сожалению, не было. Немцы город не брали сознательно, они хотели, чтобы ленинградцы вымерли сами — от холода и голода. А если бы женщины и дети попытались прорвать фронт и выйти из блокированного города на немецкую сторону, их по приказу Гитлера следовало расстреливать из пулеметов.

Книга неприятная, даже страшная. Но, как бы ни относиться к автору, перед нами свидетельство огромной ценности.