Колумнист Дмитрий Циликин - о новом спектакле Театра Европы "Человеческий фактор" по книге бельгийского психотерапевта Франсуа Эмманюль.
В Малом драматическом театре — Театре Европы поставили "Человеческий фактор". Мы привычно используем слово "фашист" для обозначения предельной степени жестокости и садизма. "Ну, он прям фашист какой–то!" — скажут многие, допустим, про злобного начальника. Бельгийский писатель и по совместительству врач–психотерапевт Франсуа Эмманюэль вырастил из этого бытового уподобления целую идею. Некто Симон Кесслер, психолог франко–немецкого подразделения транснациональной корпорации, получает от Карла Розе, одного из менеджеров высшего звена, задание негласно приглядеть за Матиасом Юстом, уж совсем топ–менеджером, — у того начались явные поведенческие отклонения. Симон погружается во взаимоотношения Юста, его жены, секретарши и еще кое–кого из служащих фирмы и докапывается до всяких психических травм, нанесенных многим из них нацистским прошлым Германии. Но главное — консультант, добросовестно участвовавший в "оптимизации" — повальном увольнении персонала, обнаруживает, что его методики очень похожи на сортировку евреев: кто–то способен работать, а кого–то сразу в газовую камеру. Кесслер меняет жизнь — он теперь не лощеный преуспевающий "специалист крупной компании", а бедный, но зато нашедший гармонию с самим собой человек, работает с аутистами.
Проза Эмманюэля — монолог от первого лица. Его ведет Владимир Селезнев: он рассказывает сюжетную канву, делится рефлексией, вступает в диалоги… Ну, не то чтобы вступает — режиссер Алексей Астахов сделал остальных персонажей цифровыми фантомами, они появляются на стене в качестве видеоизображения (этой стенкой и канцелярской мебелью и ограничилась сценография Евгения Никифорова).
Прием рискованный. С одной стороны, живой актер рядом, руку протяни (спектакль играют на Камерной сцене), мы слышим его дыхание, видим его слезы online — за этим сиюминутным переживанием, собственно, и ходят в театр. С другой — он должен общаться, так сказать, с механическим партнером. Но риск оправдывают актеры — первые актеры труппы Льва Додина, лучшей драматической труппы страны.
Петр Семак играет (вернее, сыграл — то есть записал несколько эпизодов) того самого Розе: он виртуозно воспроизводит всем знакомую офисную вежливость, корректность, приправленную точно дозированной офисной задушевностью (по каким–то поведенческим учебникам надо ведь, чтобы сотрудник в нужный момент чувствовал, что между ним и руководством есть личная связь) — и все это составляет как бы формулу, экстракт офисной лжи. Но притом в глазах его успеваешь увидеть промелькнувшие мелкий суетливый страх и крупную мстительную злобу.
Линн Сандерсон (секретарша) у Натальи Акимовой поначалу глянцевая, от нее упруго отскакивает любой вопрос, потом она предстает душевно растрепанной (и волосы растрепались, блузка расстегнулась и перестала выглядеть броней), смятенной, не в силах больше тащить груз тайны и предательства.
Наконец, Игорь Иванов — Юст, чье сознание разрушает мысль о чудовищных фашистских злодействах, которым он наследник по отцу. Его появление (на экране) придает происходящему трагические глубину и масштаб. Еще в 1983 году критик Евгений Калмановский писал о начинавшем тогда Иванове: "В его глазах огромный вопрос: как человеку жить? Вопрос, который своей определенностью и силой заражает зрителя больше, чем скороспелые красочные ответы".
Сейчас, 30 лет спустя, Иванов снова спрашивает себя и нас об этом — и сила такова, что слова, которые про него давно говорят все понимающие толк в театре — "великий актер", — кажутся совершенно справедливыми.
