Американец в Петербурге выбил 4 из 6

<b>– Как давно вы ведете бизнес в России?</b>

– В 1995 году мы создали небольшой венчурный фонд объемом $10 млн. Это был первый венчурный фонд в Петербурге и, возможно, во всей России – Российский технологический фонд (РТФ). Мы знали, что в Петербурге хорошая технологическая база, и надеялись, что будет много желающих создавать новые технологические компании. И это оказалось действительно так. В управление фонда вошли три иностранца: Гарри Фитцгиббонс из Великобритании, Маттс Андерссон из Финляндии и я. Мы нашли нескольких инвесторов, набрали русских менеджеров и начали искать стартапы. В итоге мы инвестировали в шесть проектов, четыре из которых прошли достаточно успешно, один не очень, один обанкротился из-за кризиса в 1998 году. Это не такой плохой результат. Недавно два проекта мы продали за хорошие деньги и готовим к продаже остальные компании. И теперь мы участвуем в конкурсе на управление совместным с администрацией города и федеральным правительством фондом. Схема инвестиций такая: 100 млн рублей дает город, еще 100 – Федерация и 200 млн – частные инвестиции, которые найдем мы. На эти деньги мы сможем профинансировать 8–10 проектов. И мы уже встретились с группой в правительстве Петербурга, которая проводит экспертизу заявок, и сейчас ожидаем ее решения.

<b>– Расскажите о том, как вы работаете с проектами?</b>

– У нас американский стиль: держать руку на пульсе, часто встречаться, помогать идеями, связями, опытом и т. д. У нас любят говорить, что есть три вещи, которые нужно вложить в компанию: деньги, знания и свою головную боль. Технически в нашем фонде проекты ищут и отбирают российские менеджеры нашего фонда, а мы в консультативном совете просматриваем эти проекты и даем рекомендации, которым они, как правило, следуют.

<b>– Какого рода проекты вы ищете?</b>

– Два основных направления: IT-технологии (электроника, компьютеры, ПО) и медицина (производство медицинских устройств, биотехнологии, компании, которые разрабатывают лекарства или устройства для лечения конкретных болезней). Сейчас в Калифорнии я работаю с проектом, который создает технологию, позволяющую стимулировать производство инсулина в организме больных диабетом. Очень вероятно, что через несколько лет мы сможем снять с инсулиновой зависимости множество людей по всему миру.

<b>– Чем именно чаще всего приходится помогать российским бизнесменам?</b>

– Одна большая проблема с русским бизнесом (я сам с этим сталкивался, и мне говорили) в том, что никто не думает о маркетинге – пока. Все думают о технологии. Но чтобы продать продукт или услугу, нужно понимать, чего хотят люди на самом деле.

Вообще, России не хватает хорошей среды для предпринимательства: можно ли легко начать бизнес, какие будут налоги и т. д. Все эти вопросы важнее венчурного капитала.

У нас было 20 потенциальных проектов, и только в одном из них что-то говорилось о маркетинге. Мы спросили этого бизнесмена, что заставляет его верить, что люди станут покупать продукт. Он сказал, что обеспечит государственный заказ на этот продукт. Это очень по-русски. И проект действительно оказался успешным.

Но для большинства проектов нужно осваивать не только российский рынок, но выходить на экспорт. Возможно, новое поколение российских бизнес-школ исправит положение, но венчурные и другие инвесторы используют свой опыт в маркетинге, чтобы помогать своим компаниям.

<b>– Как вы находите хорошие проекты?</b>

– Это фундаментальный вопрос. Это называется поток сделок (deal flow). Этот поток появляется потому, что у вас есть репутация, и люди сами приходят к вам. Потому что вас рекомендуют те, кому вы уже помогли. Так же люди, когда создают компании, приходят к юристам и бухгалтерам, которые могут им вас порекомендовать, потому что хотят, чтобы этот клиент у них остался и приносил прибыль. Что мы не делаем – мы не сидим в офисе и не ждем, когда к нам придут люди с проектами. Это не работает. Это банковский подход. Венчурный бизнес – активный бизнес. У меня пять сотрудников в офисе, и, когда я прихожу утром на работу, минимум троих не будет на своих местах. Я знаю, что они вне офиса ищут проекты, ходят на конференции, в университеты, встречаются с ассоциациями и т. д. Иногда у самого венчурного капиталиста есть успешная идея, и он ищет кого-то, кто может эту идею реализовать, но это бывает очень редко. Хорошие идеи часто появляются у людей в университетах и исследовательских институтах. Они могут прийти к нам и спросить, что мы думаем. Мы даем им советы, можем порекомендовать экспертов, которые помогут им разобраться в том, насколько их идеи могут быть востребованы рынком.

В России также помогает участие в качестве экспертов в государственных программах поддержки, научно-исследовательских проектах, конкурсах и т. п.

<b>– Какие еще проблемы есть с русским бизнесом?</b>

– Менеджмент – важный вопрос. Даже если бизнесмен владеет маркетингом и инжинирингом, мы должны понять, сможет ли он наладить производство, нанять людей, создать управленческую структуру для десятков или даже сотен людей.

Часто необходим переход от инженерной к бизнес-ментальности. И эта проблема есть не только у русских, она есть везде, потому что большинство тех, кто создает новые идеи, – это инженеры и ученые.

Как правило, мы инвестируем не в одного человека, а в группу, создающую компанию. У них в сумме должны быть все требуемые навыки: инженерные, маркетинговые, производственные, финансовые. До производства нужен кто-то, кто будет составлять бизнес-планы. Иногда люди приходят к нам только с идеей. У них нет бизнеса. Мы даем им офис на неделю и помогаем составить бизнес-план.

<b>– Какая доля проектов в среднем проваливается у вас в Америке?</b>

– Из десяти один или два приносят большую выгоду. Мы зовем их "горящий амбар", потому что в поле такой амбар видно издалека. Есть два-три проекта, которые совершенно проваливаются. И еще две-три компании, которые не прогорают, не приносят выгоды, но при этом остаются живыми. Мы называем их living dead. В России пока у нас из шести проектов четыре были успешными.

<b>– Расскажите о тех проектах, что уже у вас на рассмотрении. Их предложили опытные люди или, например, молодые ученые?</b>

– Да, мы сейчас в любом случае ищем проекты для нашего фонда. Из тех, что сейчас рассматриваем, одна компания связана с экологическими технологиями (сбор нефти, рециркуляция грунта). Эта идея пришла от достаточно опытных людей, которые уже несколько лет в этой отрасли. Еще одна компания из Петербурга связана с биотехнологиями, и одна – с наноматериалами. И одна большая компания в Москве, которая производит компьютеры.

<b>– У нас в России есть проблема с защитой авторского права. Мешает ли вам это работать?</b>

– Пока у нас не было проблем с патентами в России. Вообще, лучшая защита продукта – это секретность технологии и ваше умение его произвести. Даже если формула продукта станет кому-то известна, не факт, что его смогут легко воспроизвести.