Морские зайцы свирепствуют

<B>Север расплачивается юбилейными деньгами</B><BR> СПб. Северный рубль всегда считался длинным, как полярная ночь.<BR> Корреспондент "ДП", оказавшийся в составе этнографической экспедиции, выяснял, как сейчас зарабатывают в глубинке Архангельской области.<BR> Мэр-электрик<BR> Аэропорт Талаги в Архангельске. Сразу чувствуется, что цивилизация закончилась. Банкомат сломан, о картах экспресс-оплаты не слыхивали.<BR> Самое интересное, что багаж здесь не сдается грузчикам. Пассажиры сами закидывают свои тяжеленные рюкзаки в багажный отсек. А помогает при погрузке пилот собственной персоной. Волнуюсь, сможет ли после нашего экспедиционного барахла он удержать штурвал самолета?<BR> Взлет. И сразу воздушные ямы. Такое ощущение, что воздушную трассу здесь редко асфальтируют.<BR> Город Мезень. Край действительно сказочный. Например, больше половины железных денег, имеющих тут хождение, -- юбилейные. В основном это десятирублевые монеты.<BR> Зайдя в магазин за хлебом, получаю на сдачу сразу четыре юбилейные монеты -- в честь 55-летия Победы, в честь Министерства образования, а также с изображением городов Касимова и Мурома.<BR> В администрации нас сразу начинают запугивать:<BR> -- В дальние деревни не попадете! Ни в Азаполье, ни в Целегору! На Пезе-реке вода поднялась. В верховьях ледник растаял! Паром из-за высокой воды к берегу пристать не может!<BR> -- Но как же там люди живут?<BR> -- Покупают продуктов на год вперед и живут...<BR> Вечером мы идем в городской православный Богоявленский собор.<BR> Он переделан из старого кинотеатра, на месте которого, в свою очередь, стояла старинная церковь. Храм малюсенький, пожалуй, меньше, чем кухня у нового русского.<BR> Батюшка служит водосвятный молебен. Неожиданно он начинает страшно брызгаться. Кропит он так, что через минуту вся экспедиция стоит мокрая с головы до ног: "С приездом на мезенскую землю! Мы тут любим плавать".<BR> Батюшка предоставляет нам для ночлега свой старый дом (сам он живет в квартире, выделенной администрацией). Придя в избу, мы обнаруживаем мужика, который копается в пробках -- чинит для нас электричество. С удивлением узнаем, что, несмотря на свой простецкий вид, это глава мезенской администрации, по-нашему -- мэр.<BR> <B>Виктор Александрович II</B><BR> В деревне Д. остался только один житель. Но он не грустит. Изба его стоит на перепутье туристских троп. Поток людей не иссякает даже зимой, лыжники идут косяками. Петербуржцы, москвичи, архангелогородцы, иностранцы.<BR> Пол-избы дед превратил в склад. Два самых ходовых товара -- водка и сгущенка. Дедовых капиталов вполне хватает, чтобы в далеком Петербурге внучка обучалась в дорогом Университете профсоюзов. Название другой деревни выговоришь не сразу -- Заакакурье. Здесь есть любопытная локальная традиция. Если ФИО у двух или даже трех людей в деревне совпадает, а такое тут не редкость, то людей называют по номерам. И даже на письмах так и пишут: Мезенский район, деревня Заакакурье, Виктору Александровичу Второму. Обращение почти как к царю.<BR> Нас предупреждают, чтобы в курье, рукаве Мезени, мы купались аккуратно. На прошлой неделе утонул молодой парень, местный житель и прекрасный пловец. А виной всему морской заяц. Эти любопытные существа с морским приливом заходят в реку и поднимаются на многие километры. Животное мирное и добродушное, но с очень страшной мордой. Заяц неожиданно вынырнул рядом с купальщиком, тронул парня своим скользким боком.<BR> Пловец испугался, хлебнул от неожиданности, а тут волна некстати набежала...<BR> Несмотря на трагедию, мы долго не можем отнестись к этому серьезно. Отправляю в Петербург телеграмму: "Морские зайцы свирепствуют". Телеграфистка в шоке.<BR> Машин на Мезени очень мало. Мезенский район не соединен автодорогой с большой землей. На авто сюда можно добраться только с морозами, по зимнику. Основа благосостояния местных предпринимателей -- баржи, способные одолеть морской путь по капризной и штормовой Мезенской губе. Баржи, словно автолавки, развозят по приморским деревушкам продукты.<BR> <B>Люди и лодки</B><BR> По рекам и притокам на лодках-зырянках рассекают поморы-коммерсанты рангом поменьше. Зырянка кажется хрупкой и неустойчивой, но это впечатление обманчиво. Она может взять на борт без малого тонну груза. Белым морем, его Мезенской губой, мы идем в Долгощелье.<BR> Василий Ванюков -- потомственный помор, избороздивший на судах торгового флота весь мир, а ныне владелец небольшого бота.<BR> Бот внешне очень напоминает подводную лодку. Он сконструирован так, что не тонет, даже если перевернется вверх килем. Ночь, и северное солнце замерло над морским горизонтом, не желая погружаться. Капитан достает из кармана GPRS, который удивительно диссонирует со смуглым небритым лицом Ванюкова и рабочей одеждой. "66 градусов северной широты, 43 градуса восточной долготы", -- констатирует он. В три часа ночи мы заходим в устье Кулоя и обмеливаемся. Отлив, снова надо ждать. Идти против течения бессмысленно, да и кошки (мели) на отливе особенно коварны. Метрах в ста от нас время от времени высовывает из воды свою морду морской заяц. В бинокль видно, как топорщатся его усы. <P> <B>как это было</B><BR> Геннадий Федоровский об изготовлении беломорских карбасов:<BR> "Сначало находили сахту -- в лесу сырое такое место. Там ель креневая, крепкая. У креневого дерева даже колец нет, оно сплошняком. Делали из этого киль и доски для бортов да два года сушили. Помочат в реке, потом посушат, опять помочат. Такая доска потом никогда не усохнет и течь не даст. Нынешние-то карбаса все как дырявые, без черпака уж никто от берега не отходит. Шпангоуты мастерили из елового коренья. С бортами шпангоуты сшивались вересом, а к килю прибивались питниками -- деревянными клинышками. Нынче-то все на гвоздях, оттого сплошь ржавчина и гниль. А старые карбаса по сто лет без износу служили".