Мышкин конкурирует с Золотым кольцом

<BR><BR>Поехать в город Мышкин -- не поле перейти, а не поехать никак нельзя. Согласно закону Венедикта Ерофеева, совершенно невозможно жить в России и не путешествовать хотя бы туда-сюда.<BR>Вообще, Мышкин -- существенное отступление от Золотого кольца. Если в большинстве русских провинциальных городов висит нафталиновый смог, то Мышкин -- самый настоящий, живой город. Стоит только переправиться через Волгу на другую сторону у старинного тихого городка Углич, отъехать от Рыбинска на перекладных либо банально приплыть из Москвы на теплоходе, и сразу же ощущается жизнь.<BR><BR><B>Сам по себе</B><BR>Большинство городов Золотого и "позолоченного" кольца не кажутся самодостаточными, хотя, казалось бы, должны. Остановившись в Судиславле (Костромская область), где на Соборной горе стоит шатровый собор, вошедший в историю программной работой Саврасова "Грачи прилетели", и начав разговор об этом с милой женщиной из соседнего с храмом домом, слышишь: "Да, помню, приходил тут один рисовать, да ведь часто приходят".<BR>В Мышкине свою историю не только помнят и делают на ней деньги, но и реально живут ею. Например, на домах центральной части города можно увидеть вывески с подробным перечислением прежних владельцев: купца Гробова, происходящего из деятельных крестьян, или известных предпринимателей Мясниковых. У жителей городка от зубов отскакивает легенда, откуда собственно взялся Мышкин: мол, мышка бежала, хвостиком махнула, князь Мстислав проснулся, не был укушен змеей и потому повелел...<BR>В запущенных городках Золотого кольца висят афиши о заезжих чудесах: например, в Судисавле плакат сулит единственное и, по всей видимости, фантастическое представление петербургского цирка "Кошмар Тараканыч", в самой Костроме обещают показать уродцев и первого пациента (?) Петра I. А в Ярославле висит перетяжка, рекламирующая выставку роботов-насекомых. Мышкин показывает только себя.<BR><BR>I love mouse<BR>Мышкин напоминает город язычников: все в нем поклоняются мыши, культ которой превратил город в брэнд. Живет в этом городе и мышиный король-"маркетолог" Владимир Александрович. Его можно увидеть возле общественного Музея Мышкина в нарочито вылинявшей расписной рубашке с дырочкой в правом боку, плотничающего и обращающегося к гостям голосом профессионального зазывалы: "Здравствуйте, гости дорогие!" Он непременно расскажет, что в 5-тысячном городке четыре футбольные и шесть волейбольных команд, одну из которых возглавляет настоятель местной церкви -- отец Александр.<BR>Владимир Александрович может об этом не говорить, но вы наверняка прочтете в его глазах, что именно он -- серый кардинал этого населенного пункта, а также главный идеолог карнавала, который каждый год проходит в Мышкине в первое воскресенье июля в День города. Вы ему подкинете мысль в 2003 году посвятить карнавал 300-летию Петербурга, и он тут же пообещает вынести эту идею на ближайший городской совет. Правда, пока из Петербурга в Мышкин приезжает меньше туристов, чем, скажем, из Финляндии или Италии.<BR><BR><B>Картинки с выставки</B><BR>Настоящие чудеса начинаются в самом музее. Владимир Александрович считает, что вещи должны жить своей жизнью, а не переделываться на новый лад путем перманентной реставрации, поэтому возле музея припаркованы старые проржавевшие механизмы -- от лимонадницы и старого судна "Волгарь" до пулеметов, самогонного аппарата, весов и всякой разности числом... ну, не меньше тысячи. В музее свален прочий чудесный скарб. Здесь есть и обрезы, с которыми мышкинцы шли против советской власти, и железные галоши 60-го размера для дореволюционных сторожей: ими те должны были греметь ночью, вроде колотушки. Порывшись немного, можно найти сейф купца, первые радиоприемники, старые крестики, "найденные детьми на улицах города", наглядные имитаторы телеграфа для гимназий XIX века... И столько там еще всего, что глаза разбегаются и потом долго видишь только черные точки.<BR><BR><B>Прочие достопримечательности</B><BR>А впереди Музей Петра Смирнова. От натурального Смирнова вещей практически не осталось, но кроме документов об истории обогащения водкодела можно увидеть целую кучу бокалов и бутылок. Некоторые украшены странной надписью: "Эти -- еще незнакомцы. Кто они?" или не менее странной: "После застолья на Руси начинается чаепитие". Впрочем, за это внимание потомки Смирнова исправно заезжают в Мышкин с полиграфическими дарами, выручка от продажи которых остается мышкинцам.<BR>Музей Смирнова 2 года рос на водке как на дрожжах, и недавно из-за него пришлось переезжать в другое место Музею мыши. В этом заведении работают только дети. За денежку на сыр мышкам ("мы, как дети, не можем брать много") они с указкой пройдутся по залу, рассказывая взрослыми интонациями про индийскую мышь, подаренную московским журналистом, кстати, автором идеи музея, и про громадных мягких грызунов -- произведения местных мышеманов.<BR>Регулярно дети разбирают новые поступления, мышей и письма (в городе считается, что вся мышкинская почта работает на этот музей). Неплохо "эксплуатирует" русскую национальную идею и четвертый резерват -- Музей валенок, где выставлены валенки с коньками, валенки ажурные, ярко-оранжевые для тинейджеров, губернаторские с усами и многое другое.<BR><B>Мышкин рынок</B><BR>Только в первые майские дни, когда вместе с навигацией в Мышкине открывается сезон, с Волги к городку прибивает около 400 человек в день. Эти люди проходят через все четыре музея, у которых, кстати, единая ценовая политика -- вход в каждый стоит 5 руб. В средний сезонный день каждый из них зарабатывает не меньше 3-4 тыс. руб.<BR>Туристам ничего не остается, как попасть в единственный местный ресторан, который живет мясом по-мышкински по волшебной цене в 24 руб. Хотя гостиницы в Мышкине нет, с 1 июня туристов принимают в местной коррекционной школе и в частном секторе. В крайнем случае отличное место для ночлега -- газон в центре города возле реставрирующегося храма и соседствующего с ним стаффажного Ленина.<BR>Серьезные преступления не совершались в Мышкине с 1985 года, поэтому вряд ли кто-нибудь ощутит урон существенней пакета йогурта, который подобрали местные жители возле стынущих тел петербургских журналистов. (Н.У.)