В Театре Европы заинтересовались театром Азии

<BR>Его фильмы не шли широким экраном, но студенты 1970-х прорывались в Дом кино и выстаивали длинные очереди в ДК Кирова на Васильевском острове, чтобы посмотреть фильмы "Расемон" и "Семь самураев", "Трон в крови" и "Красная борода". В те же годы молодежь запоем читала Акутагаву и Кавабату, шаг за шагом проникая в тайны Инь и Ян -- женского и мужского начал Вселенной.<BR>Ближе к концу XX века Япония стала притягивать совершенно иными сторонами своей многогранной натуры -- боевыми искусствами и новейшими технологиями. Теперь все знают, что такое "айкидо" и "тойота", тогда как рисунки тушью, театр Но и стихи хокку знакомы лишь избранным. Вообще, для нас существует как бы две Японии: яркая, анилиновая, с глянцевых журнальных обложек и черно-белая, "неореалистическая", такая, как в фильме "Под стук трамвайных колес".<BR><BR><B>Загадка Мисимы</B><BR>Сейчас интерес к японской литературе свелся к одному имени -- Юкио Мисима. Его называют культовым писателем, его личностью восхищаются не меньше, нежели творчеством. Драма "Маркиза де Сад" идет на многих сценах мира. Из 40 его романов 15 были экранизированы еще до того, как их автор лишил себя жизни, сделав харакири. Среди активных пропагандистов прозы и драматургии знаменитого японца -- Григорий Чхартишвили, более известный российскому читателю как Борис Акунин. В его переводе и поставили на Камерной сцене МДТ -- Театра Европы две одноактные пьесы Мисимы "Надгробие Комати" и "Парчовый барабан".<BR>Режиссер Владимир Туманов соединил две пьесы в полном согласии с японской традицией. Две истории -- как отражение в зеркале. Поди разбери, которая из них явь, которая -- тень. В первой женское начало Инь дарит любовь, а вслед за ней и смерть заблудшей мужской душе. Во второй мужское начало Ян бросает вызов женщине, посмеявшейся над его любовью.<BR>Старуха, которую лунной ночью встретил в парке бедный поэт, утверждает, что ей 99 лет. Она и вправду немолода -- седые всклокоченные волосы, глубокие морщины на лице, трясущиеся руки, живописные лохмотья, прикрывающие костлявое тело. Такой мы видим героиню Галины Филимоновой -- принцессу Комати в начале спектакля. Поэт -- неопрятный, голодный очкарик в видавшем виды пальто -- заговаривает с ней от отчаяния. Он одинок, беден, непризнан. Жизнь кажется ему невыносимым бременем. Артист Леонид Алимов делает своего героя похожим на всех непризнанных гениев. Смотрясь, как в зеркало, в глаза старухи, он ищет разгадку собственной судьбы. Рассказывая свою историю, Комати вместе с грязными одежками сбрасывает с себя груз лет. И молодеет на глазах. Поэт влюбляется в женщину, хотя только что смеялся над ее утверждением, что не бывает бывших красавиц. Только что она была похожа на собственный зонтик, траченный молью, и вдруг седина исчезает, тело обретает упругость и гибкость...<BR><BR><B>Сто писем о любви</B><BR>Поэт и не ведает, что встретил любовь, которая дарована лишь на пороге смерти...<BR>Герой второй пьесы старик Ивакити в исполнении Сергея Козырева -- тоже поэт. Он написал девушке, чья тень мелькает в окне напротив, 99 любовных писем. Но его избранница, оказавшаяся не прекрасной дамой, а обычной проституткой, обещает ответить на его чувства, если он заставит заговорить обтянутый парчой бутафорский барабан. Барабан безмолвствует, и поэтому Ивакити выбрасывается из окна небоскреба, чтобы шум на улице привлек внимание бессердечной красавицы...<BR>Симметричность историй, рассказанных театром, наводит на мысль, что нас хотят убедить в чем-то очень важном. Сотое любовное признание и там и там становится роковым. Дело, кажется, даже не в японской традиции. Режиссер Владимир Туманов вообще тяготеет к тому, чтобы поставить вопрос ребром. В своих предыдущих программных спектаклях, таких как "Лунные волки", "Чардым", "Бегущие странники", "Таня-Таня", "Антигона", он решает главные проблемы бытия, говорит о любви и смерти. Действительно, какой смысл отвлекаться на пустяки? Надо говорить о главном. Для этого он теперь и выбрал в соавторы духовного экстремиста Мисиму.<BR><BR><B>Звук барабана</B><BR>Когда парчовый барабан в руках старца Ивакити не смог зазвучать, как ни били тонкие длинные пальцы о драгоценную ткань, возникла тишина. В пьесе эта тема читается как приговор поэту, художнику. Если ты не смог заставить барабан загреметь на всю Вселенную, то виноват ты, а не та, что тебя не слышит. Значит, нужна жертва. Если бы фраза "искусство требует жертв" не была столь избитой, она подошла бы.<BR>Режиссер, однако, не вполне доверился мысли автора. Он решил быть прокурором для героини -- мадам Ханако. Заставил артистку Марию Лобанову играть отъявленную шлюху, уравняв ее с разнузданными похотливыми поклонниками. Вся сцена в модном ателье, где веселятся богатые клиенты, выдержана в ярких "кислотных" красках, чтобы мы уж точно знали: старик ошибся в выборе предмета для воздыхания.<BR>На фоне приглушенных тонов спектакля этот фрагмент выглядит вставным эстрадным номером. Впрочем, режиссер и предупреждал, что как ни старался быть верным условности и сдержанности, присущим восточному театру, эмоции, свойственные русской натуре, прорывались. Однако не русский размах, не страсти-мордасти, а Япония с журнальных обложек и рекламных плакатов неожиданно вторгается в суровую ткань повествования. Словно старинный шелк случайно закапали люминесцентной краской.<BR>Вот тут и вспомнить бы про парчовый барабан. По нему не стоит дубасить что есть мочи -- все равно не загремит. Он как флейта, о которой говорил Гамлет: "Меня можно расстроить, но играть на мне нельзя". Лучше довериться не постановочным средствам, а актерам, которые одни в состоянии донести до публики непростой смысл происходящего на сцене. Впрочем, артисты все и проясняют, когда их герои -- старик и девушка -- встречаются в зазеркалье.<BR>Старость, отраженная в юности, -- это тоже из японской знаковой системы. И в мудрости, и в неопытности есть вечные черты. Как в солнце и луне, свете и тени, белом листе бумаги и черной туши, оставляющей на ней иероглифы. Вот такие листки оставил Мисима, а наше дело -- пытаться разгадать письмена. "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись вовек".