Сюжет для небольшого рассказа, или "Чайка" 100 лет спустя

<BR><BR>"Такую Раневскую я уже видела в спектакле "Современника". Сколько можно повторяться!" или "Разве это Лопахин? Его же не видно с третьего ряда партера!". Подобные реплики слышатся в среде знатоков, которых, между прочим, немало. Другая половина зала благополучно забыла имя Чехова еще в школе. Сейчас, попадая в театр на "Три сестры" или "Дядю Ваню", эти зрители даже примерно не представляют, что за историю им покажут и чем она закончится.<BR>Столь неоднородная аудитория и реагирует на спектакль соответствующим образом. Особенно если это "Чайка", поставленная Львом Додиным в МДТ -- Театре Европы. Премьеру театр показал знатокам этим летом -- в Москве, на Всемирной театральной Олимпиаде. Осенью "Чайку" увидели неподготовленные зрители -- на одноименном фестивале, прошедшем в Сургуте, Ханты-Мансийске и других городах Северной Сибири. Теперь премьеру может увидеть петербургская публика.<BR>Опытные театралы будут спорить о том, насколько соответствует привычным представлениям о писателе-декаденте Константин Треплев, которого обычно изображают худеньким мальчиком в бархатной курточке, провозвестником новых форм в театральном искусстве. Нормальная публика, не заподозрив подвоха, примет Треплева в исполнении Александра Завьялова таким, как он есть. По большому счету это и неважно -- 17 ему лет или 30, худ он или толст, женственен или мужиковат, талантливый он писатель или графоман. Важно, что сын известной артистки вырос в актерской среде и вполне усвоил ее амбициозность и честолюбие. Он не хочет затеряться на фоне столичных знаменитостей. Артист и играет человека, снедаемого жаждой успеха. Он ненавидит тех, кому в жизни повезло. Даже Нина Заречная ему нужна как трофей, а не сама по себе со своими страстями, слезами и аналогичными, но менее скромными и отнюдь не болезненными притязаниями.<BR>Между тем в "Чайке", как известно, "пять пудов любви". Мимо чего не мог пройти и Лев Додин. В его спектакле несколько любовных историй. И ни одной счастливой. Любовь неизбежно сталкивается с прозой жизни.<BR>Здесь есть рассказ о первой любви. Увлечение провинциальной девочки Нины Заречной (Ксения Раппопорт) известным столичным писателем Тригориным (Сергей Курышев). Любовь, начавшаяся как игра и завершившаяся, как и предначертано в тексте: "Случайно пришел человек и от нечего делать погубил ее... Сюжет для небольшого рассказа".<BR>Есть не менее драматичное повествование о последней любви. Стареющей актрисе Аркадиной (Татьяна Шестакова получила за эту роль приз как лучшая актриса фестиваля "Чайка") писатель Тригорин нужен не как знаменитость, с которой приятно показаться на публике. Она цепляется за него как за последнюю надежду своей иссякающей женственности. Впрочем, таких "лав стори" в спектакле несколько. И все они проживаются нервно, порой истерично, с надрывом. Потому что герои спектакля -- люди, сознающие или, во всяком случае, чувствующие безнадежность своего положения. У них нет почвы под ногами, существование их зыбко. Недаром вместо колдовского озера, присутствующего в пьесе Чехова, в спектакле -- болото, трясина. В финале она засасывает тех, кто не нашел в себе сил вырваться из дурной бесконечности.<BR>Режиссер Додин и художник Порай-Кошиц нашли еще один образ для спектакля. Это велосипеды. В первом действии еще молодые и полные надежд герои стремительно проносятся по сцене, яростно крутя педали. Ближе к финалу велосипеды свалены в кучу посреди остова домашнего театра и выглядят эффектным памятником юношеским иллюзиям. В последней сцене "Чайки" постаревшие и опустошенные люди, чьи мечты так и не сбылись (недаром Сорин говорит, что про него можно написать повесть "Человек, который хотел..."), вяло и монотонно перебрасываются репликами, крутя педали вросших в болотистую почву велосипедов. Их жизнь кончилась, существование идет по инерции.<BR>Для автора спектакля велосипеды -- это еще и знак театра конца XX века, расхожий штамп, который он, посылая привет постмодернизму, связывает с претензиями Треплева на новые формы. Здесь можно вычитать намек на то, что не только герои Чехова, но и современное искусство переживает пору кризиса, усталости. Чеховские пьесы для МДТ -- это и первая, и последняя любовь. Для одних знатоков в спектакле слишком мало новаторства, для других -- слишком много. Но зрители, впервые по-настоящему соприкоснувшиеся с "Чайкой", обнаружат в пьесе немало коллизий, касающихся лично каждого из нас. За 100 лет, прошедших со дня премьеры пьесы в Московском художественном общедоступном театре, изменилось многое, но первая и последняя любовь, как и загадки жизни и смерти, по-прежнему продолжают волновать.<BR>