Современное российское искусство не востребовано за рубежом: 2010–е поставили нас перед этим фактом. Перестроечная мода на СССР давно прошла. Остались в прошлом и интерес к сеющей хаос России эпохи Ельцина, и новый виток спроса на соцреализм. Теперь, если вдруг какого–нибудь нашего художника из ныне здравствующих позовут на "Документу" или "Манифесту", у нас об этом столько разговоров, как будто это чудо из чудес.
Изоляция, которую переживает современное российское искусство, имеет, впрочем, и преимущества. Оставаясь маргиналами в мире contemporary art, наши художники, кураторы и критики гораздо меньше зависят от многочисленных институций. В ином случае это дает особенную свободу: например, свободу пригласить для проекта в российском павильоне на Венецианской биеннале не деятелей арта, а кинорежиссера Александра Сокурова и театрального художника Александра Шишкина–Хокусая. Как эти мастера из соседних художественных цехов сумеют представить современное российское искусство, можно только гадать. Поживем — увидим.
Мы не слишком обременены правилами, предписанными contemporary art. От неофитов, какими мы являемся, не стоит требовать образцовой дисциплины. Ведь современному искусству у нас без году неделя. Для горстки избранных — круга Ильи Кабакова или "Клуба–81" — оно существовало еще на рубеже 1970–1980–х. Но раньше 1990–х говорить о нем как о заметном явлении в русской культуре не приходится. Мы с изрядным опозданием вошли в этот мир, благодаря чему у нас есть романтическое представление о современном искусстве как инновации и вообще эдакой модной заморской штучке.
В России нет ни одного поколения, привыкшего в детстве начинать знакомство с искусством не в залах Репина или Тициана, а с "Фонтана" Дюшана или социальной скульптуры Бойса. Кое–где таких поколений минимум три. Мы до сих пор привыкли к тому, что сказать "я тоже так могу" перед коллажем Пикассо или монохромом Кляйна не зазорно. В Париже, пожалуй, многие тоже так думают, но кто рискнет произнести это публично? Конечно, в Москве стараются соблюдать приличия больше, чем где бы то ни было на наших необъятных просторах. Но велика страна Россия, и даже в якобы самом западном русском городе Петербурге само собой разумеющимся считается открыть музей современного искусства, в основе коллекции которого — позднемодернистская живопись местного извода.
Музей "Эрарта" открылся в 2010–м, это одна из самых удачных культурных институций уходящего десятилетия. В среде contemporary art над ней, понятно, посмеиваются, что не мешает "Эрарте" собирать большую аудиторию. Публике неискушенной (а другой публики у нас даже в больших городах нет) здесь по душе все, даже возможность купить копии работ из коллекции, что так раздражает многих радетелей contemporary art. На самом деле впервые приехавшему в Россию иностранцу не стоит заказывать обзорную экскурсию по Эрмитажу или московскому Кремлю. Нужно просто провести часа полтора в "Эрарте" — и все сразу станет ясно. Ведь привези к нам хоть инсталляции из ветоши Болтански, хоть татуированных свиней Дельвуа, хоть черного–пречерного Сулажа — все равно хохотушки будут тянуться к прекрасному и, замирая в примерных позах, щелкать друг друга для "Инстаграма".
Читайте также:
Искусство
Арт 2010-х: Рансьер молчит
Изображать негодование по этому поводу незачем. Петербургская "Манифеста" показала, что большинству местных художников существование contemporary art безразлично. Публике тем более? Об этом же свидетельствуют открывающиеся в 2010–е с удивительной частотой креативные кластеры, где современное искусство готовы как будто холить и лелеять. Однако кто способен объяснить их создателям, что это профессиональная область, живущая завидной свободой, а не смешением всего и вся по собственному хотению? Да и к чему пускаться в эти объяснения, если в том же Петербурге за 2010–е годы не сформировалось сообщество contemporary art, сомасштабное мегаполису? Галерей здесь около 400, а современным искусством занимаются две с половиной. Фонда "ПРО АРТЕ" и программы "Кураторские исследования", созданной совместно с американским Бард–колледжем на факультете свободных наук и искусств СПбГУ, явно недостаточно для того, чтобы у нас эта среда разрослась хотя бы до масштабов столичной арт–тусовки, в которой профессионализм ценится. Как бы то ни было, но за пределами Москвы под современным искусством понимается вовсе не contemporary art, но то многообразие художественного опыта, которое представлено в нынешней России. Это не удивительно: здесь по–прежнему властна Академия художеств, время в которой застыло лет сто тому назад. Но, как это ни странно, именно в 2010–е в петербургской академии начались выставки в современном вкусе, причем интересные выставки. И нам ли не знать, что комиссаром российского павильона на Венецианской биеннале назначен ректор академии Семен Михайловский?
В общем, несмотря на то что за недавнее время были открыты "Мультимедиа Арт Музей", "Гараж", Музей стрит–арта и другие институции, форматные для contemporary art, 2010–е открыли в русском искусстве собственную гордость. Чревато ли это недоразумениями или же нас ждет встреча с новым артом, мы рано или поздно узнаем. Недоразумений, пожалуй, нам и так хватает.
