Действие происходит на притравочной станции, в российской глухомани: среди лис, оленей и собак живет ветеринар Егор (Степан Девонин). Классический "никто и ниоткуда". Подчеркнутое его одиночество наталкивает на мысль, что все это неслучайно. Добрая половина фильма посвящена медленному, изматывающему объяснению того, почему он тут оказался: прежняя жизнь, пьющая мать и негативное окружение заставили Егора бежать из мира людей. В буквальном смысле: понимаем, что сделал выбор в пользу зверей. Только они ему и кажутся достойными настоящей любви, заботы, нежности. Люди, с которыми Егор живет — хозяин станции, его жена, дочь с сыном, — думают, что его терпят; а на самом деле это он терпит их.
Весь этот собирательный Егор не нов; он родом из "Театра.doc", где когда–то действительно был героем нашего времени. Но, когда попал на киноэкран, продюсеры несколько его подрихтовали, сузили, подковали — и теперь он вполне похож на западные аналоги "неприкаянного, ищущего человека" — но именно что похож. Камера любовно фиксирует каждую мелочь: вот встал, покормил животных, пожарил яичницу, положил сено, погулял с хозяйским сыном. Режиссеру кажется, что происходит что–то важное и в каждом движении есть глубокий смысл; на самом деле это, конечно, какая–то посттарковщина. Все это называется словом "претенциозность".
Впрочем, тут есть важное размышление о насилии — но, как всегда, помимо воли авторов.
Служа животным (герой иногда даже ночует с ними в вольере), Егор забывает о людях. Мещанинова в общем правильно угадала этот тип (в каждом нашем дворе встречается такой любитель животных, который выводит своего питомца без поводка или намордника). Проблема лишь в том, что в конце, когда появляется какая–то динамика, режиссер подыгрывает герою, хотя сама эстетика фильма предполагает соблюдение нейтралитета.
На притравочной станции появляются экологи. Протестуют против использования одних животных (лисы) в качестве объектов для других животных (собаки) — кстати, это очень важная проблема. Хотя, конечно, нам возразят, что мы вторгаемся в царство природы и животных инстинктов. Допустим. Но авторы фильма, с одной стороны, превращают экологов в каких–то комических персонажей (так у нас в кино изображают обычно либералов), а с другой — те предстают грозной силой, которая третирует весь район, и никто не может с ними ничего поделать. (В жизни — о чем авторы, конечно, знают — все ровно наоборот: эколог является вечным слабым звеном и жертвой.)
В финале Егор мстит за выпущенных на волю лис: приходит поутру к палаткам экологов и колотит по ним подобием бейсбольной биты — прямо по спящим, не разбирая. Конечно, это плохо, как бы говорит режиссер, но вы теперь знаете историю Егора и сможете его, вероятно, простить и понять. Отсутствие универсальных представлений о добре и зле у большинства наших режиссеров обычно маскируется "непредвзятостью". Егор сложный, ок, — но с ним в конце вроде все в порядке. А как сложилась судьба несчастных экологов, как поживают их руки–ноги (и что там еще пострадало под ударами) — никто не считает нужным рассказать. Эта снисходительность к насилию говорит об авторах картины больше, чем все их полуторачасовое кино. К сожалению.
