Москва сдерживает себя в Сирии, не понимая, что с ней делать. Первая задача — не оказаться в позиции Брежнева и Андропова в Афганистане — решена. Но бросить все уже не получится.
Изнанку идущей вроде бы к победному концу сирийской операции приоткрыли два события.
Во–первых, Владимир Путин после переговоров с главой Турции вдруг отменил готовившийся штурм области Идлиб, жертвами которого стали бы не только 100 тыс. боевиков, но и несколько миллионов скопившихся там внутрисирийских беженцев. Во–вторых, после кратких раздумий решено было замять гибель от сирийской ракеты российского разведывательного самолета, хотя в первый момент министр Шойгу и объявил, что во всем виноват Израиль.
И то и другое не выглядит внезапной умеренностью, если вспомнить опыт этой трехлетней войны.
Начиная и ведя ее, в Москве все время думали об афганской неудаче. Надо было избежать жертв, которые в России сочли бы неприемлемыми. И это вроде бы удается. Потери в кадровых военных выглядят ограниченными. Убитых бойцов ЧВК считать не принято. Гибель над Синаем взорванного террористами пассажирского лайнера наше общественное мнение в счет сирийской войны почему–то не внесло. А уж смерть под бомбами местных жителей и вовсе воспринимается как нечто обыденное. Война длится, а чего–то похожего на афганский синдром нет.
Но у этой операции есть и другая сторона, принципиально отличающая ее от войны в Афганистане.
СССР ни с кем не делил контроль над своими кабульскими вассалами. Он вел войну только собственными силами и именно поэтому нес такие потери.
В Сирии, а если точнее, то на землях прежней Сирии, российский контингент — лишь один из многих. И какой–то одной войны там нет. Их несколько.
Там Турция, которая обзавелась сферами влияния в прилегающих к ней сирийских районах, в том же Идлибе, например. Там Соединенные Штаты, которые вроде бы уже распрощались с Сирией, но вдруг передумали уходить и, говорят, в резких выражениях оповестили Москву о готовности преподать урок Башару Асаду. Там Израиль, который к Асаду безразличен, но воюет и будет воевать на сирийской и прилегающих территориях с Ираном и его ливанским филиалом "Хезболлой".
И там, что принципиально, великодержавный воинственный Иран, который вместе с курируемыми им шиитскими ополчениями и алавитскими контингентами Асада как раз и берет на себя основную долю жертв в наземных операциях, избавляя от таковых Россию. Соответственно, и режиму в Дамаске нет нужды быть марионеткой Москвы. Тегеран ему ближе во всех смыслах.
Войну приходится вести именно в этих координатах. Попытку выйти из них в конце 2015–го, когда турки сбили российский бомбардировщик, пришлось через полгода отыграть назад. Турция слишком сильна, чтобы держать ее во врагах. И сейчас испытывать ее на прочность в Идлибе было с полным основанием сочтено неразумным.
Так же, как и ссориться с Израилем из–за сбитого вблизи Латакии "Ил–20". Тем более что безграмотность сирийских ракетчиков объясняет все гораздо проще, чем телебайки о сионистском враге, который якобы прикрылся российским самолетом.
Вот так и идет эта кампания, приближаясь к своему триумфу, если считать таковым поднятие флага Башара Асада над большей (но не над всей!) частью официальной сирийской территории.
Путин решил половину первоначальной своей задачи — не увяз в Сирии, как когда–то Брежнев и Андропов в Афганистане. Но вторая ее половина — обзаведение в этих краях послушным режимом — сейчас дальше от исполнения, чем 3 года назад. Мало того что пришлось признать права других держав на свои доли, но и оживший режим в Дамаске чаще манипулирует Москвой, чем ей подчиняется. Но как уйти оттуда после всего совершенного, Кремль не знает. Приходится оставаться.
