Минэкономразвития планирует разделить страну на 14 макрорегионов.
Правда, это будут не административные единицы, а экономические. Начальники в областях останутся прежние. Но раскрыть потенциал таких территорий, рассуждают чиновники, возможно за счет экономической специализации регионов. Чтобы обустроить макрорегион, необходимо включить в него крупную агломерацию или минерально–сырьевой центр, а также дать выход к международным рынкам или транспортным коридорам. Само собой, понадобятся "объекты инфраструктуры, обеспечивающие связанность территорий". Говоря по–русски, дороги между городами. Если план будет реализован, то через 20 лет новые "центры" обеспечат две трети экономического роста России. Так обещают чиновники.
Ход мыслей начальства понять можно. Россия — страна с чудовищно неравномерной налоговой базой и с еще более неравномерным территориальным развитием. Давайте приклеим отстающих к передовым, как в СССР, припишем сельские области к индустриальным центрам (как в XVII веке "прикрепляли" деревни к заводам на Урале), и ждет нас удача. Особенно если еще построить дороги от месторождений к морям, как бельгийцы в Конго.
Идея, что улучшить управление российскими просторами можно путем хитрой административной нарезки, владела умами московских правителей еще со времен хана Батыя. Радикальное решение в свое время предложил царь Иван, разделивший Московию на опричнину и земщину, причем земщина называлась территорией, "подвергнутой царскому гневу". Император Петр раскроил Россию на 10 губерний. Ингерманландская, Рижская, Архангелогородская, Азовская и Астраханская, считавшиеся приморскими, включали в себя области, расположенные очень далеко от моря. Но деловитый император не рассуждал о раскрытии потенциала, а честно заявил, что налоговые сборы с этих земель пойдут на содержание флота. Губернаторы занимались не экономическим ростом, а сбором налогов и поставкой рекрутов для армии.
Эксперименты с организацией управления империей продолжались вплоть до Февральской революции. Неприятным сюрпризом для большевиков оказалось, что в 1918 году о своем нежелании иметь дело со столицей заявили практически все губернии и ханства, от Буга до Амура и Сырдарьи, имевшие потенциал для самостоятельного развития.
Когда Красная армия железной рукой согнала всех обратно под власть Москвы, о новом территориально–хозяйственном делении задумался товарищ Сталин. Помог вождю нарком НКВД Ягода. В его модели центром роста было лагерное управление при строительстве какого–нибудь гиганта пятилетки или при разработке перспективного месторождения. У Сталина и Ягоды была даже своя "корпорация развития Дальнего Востока", только называлась она "Главное управление лагерей строительства Дальнего Севера".
Наследники Сталина понимали, что построенные вождем индустриальные центры и "моногорода" расположены неудачно с точки зрения нормального экономического развития страны, но сделать с этим ничего не могли — организовать новое переселение народов они были не в силах.
Инструментом управления перемещением трудовых ресурсов стали московская прописка и северные надбавки. Поиски проектов территориальной нарезки, позволявшей российским регионам обеспечивать себя самостоятельно, не претендуя на доллары, заработанные Москвой на экспорте нефти, продолжались вплоть до смерти Андропова.
Нынешним организаторам экономического роста приходится решать похожую задачу — как сделать, чтобы доходы от экспорта ресурсов концентрировались в столице (ну, еще и в Сочи), а регионы бы развивались за счет собственных сил и средств. На такой же вопрос в свое время искали ответ в ЮАР. Опора южноафриканской экономики — горная промышленность, обеспечивающая половину валютных поступлений страны.
По мысли идеологов апартеида, раздельного развития двух рас, доходы от экспорта должны были пойти в пользу привилегированного меньшинства (в тамошних реалиях — белых жителей столицы и приморских городов).
А для всех остальных были устроены квазигосударственные образования — бантустаны, где их жители могли заниматься чем угодно, особенно развитием собственной мелкой индустрии, поскольку на покупку импорта не имели денег.
Именно в этом была экономическая суть апартхейда — оптимизировать разделение ресурсного пирога, которого на всех не хватало.
