"Все начинают этот стоп–кран дергать". Старший партнер Pen&Paper Константин Добрынин об аресте Дмитрия Костыгина

Константин, практика White collar crime (беловоротничковая преступность. — Ред.) переживает бурный рост. В 2009 году, создавая фирму, вы догадывались, что так будет, или вам просто повезло?

— В бизнесе везение — это вещь относительная. Просто мы, вся наша команда, вышли из корпоративного конфликта между "Илимом" и "Базэлом". Это был 2001 год и наш первый опыт — я думаю, такого опыта в стране не было ни у кого и сейчас нет. Помимо огромного количества корпоративных споров в гражданско–правовом контуре существовал и уголовно–правовой: пять или шесть возбужденных уголовных дел, неразрывно связанных с корпоративным блоком. И нам пришлось этим заниматься и защищаться. Мы учились, и учеба была удачной: нам удалось отстоять интересы доверителей.

А когда ты научился, ты уже обладаешь неким знанием, но пока не знаешь, как оно называется. И то, что вот эта замечательная вода, которую мы качаем из скважин, называется "Боржоми", что этот продукт называется White collar crime, мы осознали в 2009 году. С тех пор мы очень четко начали это позиционировать. У нас осталась корпоративная практика — сейчас она опять вернулась с свою суть изначальную, в корпоративные конфликты. Мы помним, как все считали, что нас всех ждут только красивые корпоративные сделки M&A, а корпоративные войны ушли. Но года с 2013–го, наверное, это вернулось. Конечно, это связано не с желанием бизнеса так себя вести, а с токсичными условиями, которые создает государство. В любом бизнес–конфликте или в любом конфликте бизнеса и государства всегда есть так называемый уголовно–правовой рычаг. И его доля — она со временем еще вырастет, думаю, в итоге она будет значительно превышать 50%.

Когда вы были сенатором, у вас уже тогда было это ощущение, что государство такую позицию по отношению к бизнесу занимает?

— После 2014 года, когда мы все вдруг для себя обнаружили в Крыму Святую Корсунь, понятно стало, что у государства после всех санкционных мероприятий начнутся сложности с финансами. И у бизнеса внутри государства тоже начнутся определенные сложности. Бизнес не будет беседовать вежливо друг с другом на переговорах, не будет годами судиться, а начнет использовать механизм уголовной репрессии как наиболее эффективный и быстрый для достижения своих целей. При этом все забывают, что уголовно–правовое регулирование — это крайняя мера, особенно в экономических отношения. Это тот стоп–кран, который надо дергать только в исключительных случаях. Надо действовать более спокойными, мирными инструментами, такими как административное право. Но всем понравилось, все начинают этот стоп–кран дергать, и он уже превращается из эксклюзивного механизма в какую–то обычную педаль того паровоза "Россия", в котором мы все едем.

А механизмы еще более крайние, чем уголовно–правовые, могут вернуться в обиход? Я имею в виду уголовно–неправовые…

— Риск такой есть: по крайней мере соблазн у некоторых бизнесменов к такой модели вернуться будет. Но государство сейчас занимает полностью эту нишу — назовем это "уполномоченным применением насилия" — и вряд ли оно кого бы то ни было сюда пустит.

Могли ли вы предугадать задержание вашего клиента Дмитрия Костыгина и принять контрмеры?

— Естественно, у нас прогноз подобного риска существовал, и он заранее был проанализирован и представлен. Но мы же коллегия адвокатов, а не какая–то оперативная служба, у нас нет этой оперативно–разыскной функции "узнавать заранее", нам это не свойственно, и более того, это запрещено законом. Но с точки зрения внутренней логики конфликта этот арест нелогичен: это странное действие, оно вообще не в интересах заявителя по уголовному делу, Сбербанка, не говоря уже о том, что само дело возбуждено по ложному, скорее, эмоциональному, обвинению. Понятно, что у конфликта два контура: с одной стороны А1 с Васинкевичем, с другой — примкнувший к ним Сбербанк. Теперь, к сожалению, благодаря ограничению передвижения и общения Костыгину намного сложнее разрешить этот конфликт. Потому что для этого нужен диалог: когда люди смотрят глаза в глаза и договариваются, а дальше уже подключаются юристы и адвокаты. Эта возможность пока закрыта. Если у Сбербанка была цель быстро урегулировать спорные вопросы по кредиту, то выбранный уголовно–правовой метод — это абсурд и негодный инструментарий, потому что быстрее разобраться теперь не получается. Надеюсь, разум возобладает и все поймут: чтобы договориться, надо иметь возможность договариваться, а желание у Костыгина было всегда. Надо как минимум, чтобы была иная мера пресечения, например подписка о невыезде.

Повторюсь: когда ты ограничен в общении, с двумя оппонентами договориться еще тяжелее, чем с одним. Я надеюсь, что следствие разберется с необоснованным обвинением в разумный срок и уголовное дело будет прекращено. Потому что самого события хищения, которое инкриминируют Костыгину, — его нет, это следует из доказательств и из формальной логики.

У вас были случаи, когда арестованный в рамках бизнес–конфликта человек выходил победителем?

— Каждый трактует победу по–своему. Если человек в итоге договорился и эти договоренности его устраивают, то он будет считать себя победителем, он таковым и будет.

Хуже, когда человек не смог разрешить хозяйственный спор и тот полностью перерос в уголовный. Ему не удалось доказать, что он не совершал преступления, — вот это намного хуже. Тогда, наверное, это стоит оценивать как поражение.

Но здесь все–таки не та ситуация, тут все прозрачно, и всем участникам конфликта понятно, включая и коллег из уважаемого Сбербанка.

Я думаю, что в итоге Дмитрий договорится.

Недавно Марат Оганесян пошел на сделку со следствием, хотя раньше занимал жесткую позицию. Сделка — единственный выход для чиновника, попавшего в СИЗО?

— Это один из очевидных выходов. Если человек решил, что не хочет проводить 3 года в борьбе — это его выбор. Это же чрезвычайный стресс. Там год идет за три. Иногда человек не хочет биться за правду, терять здоровье. Борьба может затянуться на годы, в итоге он докажет, что был прав, но самое важное, что у него есть, — это время, общение с семьей, я даже не говорю про материальные блага. Никакой адвокат не имеет права навязывать клиенту борьбу. Он должен четко показать все сценарии. Если человек решит идти до конца — это его выбор, но он должен видеть весь путь.

Не так давно небезызвестный рейдер Бадри Шенгелия обвинил экс–начальника следствия Центрального РУВД Александра Козлика, полковника, заслуженного юриста РФ, в том, что тот вместе с ним осуществлял рейдерский захват. Но тот пошел до конца — потому что он настоящий советский милиционер.

Да, он долго сидел в Матросской тишине, но доказал свою невиновность, потратив на это 4 года. Но это человек, который всю жизнь служил государству честно и бескомпромиссно, а его попытались обвинить в не совершенном им преступлении: он уперся и дошел до победы.

Все зависит от характера человека и от его внутреннего настроя. Готов он драться или нет. Полковник Козлик был готов.

Интересно, полковник Захарченко будет готов идти до конца?

— Я бы не хотел заранее вешать ярлыки. Хотя, конечно, эта история выглядит мерзко и стыдно. У меня вопросы даже не к Захарченко, а к министру Колокольцеву. Мне кажется, что после таких вещей стоит задуматься: все ли нормально с вверенным тебе министерством?

Может, пора отдохнуть, и пусть кто–то другой попытается навести порядок в органах правопорядка?

Биография

Константин Добрынин

Родился в 1976 году в Ленинграде. Окончил юрфак СПбГУ в 1998 году. 2001–2003 годы — АО "Илим Палп", юрист — директор юрдепартамента. 2003–2009 годы — старший партнер антирейдерской фирмы "Зеленый коридор". С 2009 года — старший партнер фирмы Pen&Paper. 2012–2015 годы — сенатор РФ от Архангельской области. С 2015 года — статс–секретарь ФПА.

Справка

Фирма Pen&Paper

Основана в 2009 году Константином Добрыниным и Валерием Зинченко. Сегодня в фирме работают 28 юристов, в том числе семь партнеров. Выручка фирмы за 2016 год, по данным "Карты юридического рынка Петербурга", составила 695 млн рублей. Основные практики: White collar crime, M&A, судебная. В ассоциации с британской фирмой Bivonas Law.