WCC в спорах с властью

Мы поговорим сегодня о тех случаях, когда бизнес и бизнесмены становятся фигурантами уголовных дел в связи с их экономическим взаимодействием с государственными структурами. В значительной части уголовных дел, возбужденных в отношении подрядчиков по госзаказу, расследуются результаты безусловных нарушений законодательства. Как правило, это хищение средств, полученных из бюджета, иногда — перевод украденных денег за рубеж. Такие дела вполне очевидны, понятны и объективно обоснованны. В них, скажем так, моральная оценка поступков бизнесменов, а часто и действовавших в связке с ними чиновников полностью совпадает с правовой. Деньги, как говорится, распилены, выведены, освоены. Но, читая деловые и неделовые газеты, можно заметить, что практически любая крупная государственная стройка заканчивается уголовным делом. Ну все: АТЭС, "Олимп–строй", Сколково, Кресты, Усть–Луга. Что их объединяет? То, что нельзя сказать однозначно, что деньги украдены. Вот объекты, они стоят, подчас их качество и прочие достоинства получают высочайшие оценки на государственном и международном уровнях. Но и дела присутствуют. Можно ли предположить, что всегда, когда речь идет о сверхважных и сверхответственных стройках, заказчик выбирает жуликов и об этом узнает только по результатам работы? Невозможно в это поверить, правда?

Опишу одну из моделей развития госзаказа в уголовное дело. Начинается очередная стройка века, представитель государства собирает пул строителей и сообщает, что проектно–сметная документация (ПСД) в процессе формирования, но работать надо прямо сейчас. Аргументы обычно простые: "Отечество в опасности" и "за саботаж накажем". Патриоты интенсивно начинают трудиться.

Через некоторое время поступает ПСД, и становится очевидно, что большую часть работы надо переделать. В течение срока выполнения проекта ПСД перерабатывается неоднократно, при этом содержание первоначального контракта остается прежним, так как менять условия госконтракта очень сложно. По окончании "выясняется", что актировать работу, выполненную до даты контракта, недопустимо. Строители актируют как могут, получают расчет, и вот уже состав преступления сформирован: получение денег под фиктивные работы, а значит — хищение бюджетных средств. А как же выполненные объемы? Вот эта тема уже не для правоохранителей: если вы что–то построили, а с вами не рассчитались, то никто не мешает вам решать этот вопрос в арбитражном суде. При этом хищение бюджетных средств — юридически самостоятельная история. Плюс обычные в таких случаях задержки оплаты труда строителей–субподрядчиков, связанные с плохой дисциплиной платежей из бюджета, неуплата налогов и прочее.

Присутствует ли в такой схеме вина подрядчика? Юридически — да. Но тревожная статистика и система втягивания бизнесменов в уголовно наказуемые решения должны беспокоить всех: не только бизнес–сообщество, но и адвокатов, представителей силового блока, государственных чиновников.

Одной из характерных особенностей экономического кризиса является резкое усиление регулятивных функций государства, связанных с возможностью формирования дополнительных поступлений в бюджет. И в первую очередь это касается усиления позиций налоговых и правоохранительных органов. Уголовное преследование в данной ситуации выступает тем механизмом, который побуждает налогоплательщиков принимать решение о возмещении ущерба бюджету гораздо быстрее, чем это делалось бы в гражданско–правовой плоскости.

Как правило, основные проблемы возникают у налогоплательщиков из–за взаимоотношений с контрагентами, которые имеют определенные дефекты с позиции действующего законодательства: это недобросовестные налогоплательщики, фирмы–однодневки, организации, обладающие признаками зависимости, и т. д. В настоящее время система выстроена так, что сам факт начисления недоимки по налогам, если он превышает установленные размеры, автоматически влечет начало доследственной проверки, которая зачастую заканчивается возбуждением уголовного дела. И, пока налогоплательщик пытается обжаловать доначисление в законном порядке, его привлекают к уголовной ответственности.

Процесс сбора доказательств в рамках уголовного судопроизводства весьма отличается от мероприятий налогового контроля: здесь весь спектр оперативно–разыскных мероприятий, включая прослушивание телефонных переговоров, снятие информации с технических каналов связи, обыски, изъятие документов и оргтехники (нередко в сопровождении спецназа), наложение ареста на имущество. Да и сроки давности в рамках уголовного процесса длиннее — до 10 лет по некоторым налоговым преступлениям.

Сначала предприниматели пытаются защитить свои права, но вскоре понимают, что ведомственный контроль бесперспективен, прокурорский надзор после реформы этого ведомства стал беззубым. Обжалование действий следствия в судебном порядке тоже фактически не работает: суды на этой стадии не вправе давать оценку доказательствам. В итоге налогоплательщик понимает, что независимо от того, насколько обоснованно была начислена недоимка, подобные действия правоохранителей будут продолжаться, но все это может в одночасье прекратиться, если воспользоваться заботливо предоставленной законодателем возможностью освобождения от уголовной ответственности в случае, когда недоимка, пени и штрафы погашены в полном объеме. Находясь под гнетом уголовного преследования, налогоплательщик смиряется и перечисляет деньги в бюджет. Разумеется, после этого обжалование решения налогового органа становится бессмысленным, поскольку контраргумент всегда один: недоимка, штрафы, пени оплачены налогоплательщиком, следовательно, он согласился с их начислением.

Эта ситуация, мягко говоря, не способствует ни росту экономики, ни улучшению инвестиционного климата. Из СМИ мы знаем массу примеров, когда западные инвесторы, столкнувшись с подобным подходом, понимают, что самое приемлемое для них решение — прекратить свою деятельности в России.

Кроме того, если для адвокатов установлены законодательные гарантии в части недопустимости их допроса, ограничения возможности производства обыска и выемки, то для налоговых консультантов, не являющихся адвокатами, подобные ограничения отсутствуют, они подлежат уголовной ответственности за отказ от дачи показаний, дачу заведомо ложных показаний. Да и ст. 51 Конституции имеет очень ограниченное действие, так как клиенты не относятся к категории близких родственников. Все документы, переданные консультанту на условиях конфиденциальности, становятся доступны следствию, а определенные консультации могут быть расценены как соучастие в уклонении от уплаты налогов.

В подобной ситуации у налогового консультанта может возникнуть очень сложный выбор: либо предоставить следствию всю информацию и дать показания, либо самому оказаться под угрозой уголовного преследования. И если выбор сделан не в пользу налогоплательщика, то подобный консультант, к сожалению, может стать основным свидетелем обвинения.

Вообще–то ситуация простая. Если дело выиграно в суде и суд признал, что выплата была неправильной, то никакого иного решения, кроме того, чтобы государство возвратило излишне уплаченные деньги, быть не должно. Все разговоры об этом называются одним термином — "очарование правом". Все говорят о каких–то презумпциях, нормах, какой–то практике, каких–то постановлениях Конституционного суда. А вообще–то предпринимателям следует понять главное.

Система российского судопроизводства в последние годы окончательно вступила в период полного имитационного существования. В чем сила, брат? В правде. Если вы будете понимать, в чем проблема, вы будете адекватно реагировать и добиваться определенного результата. Если вы будете очарованы правом, то так и будет на словах: "однозначной практики по этому вопросу нет". А когда кому–то потребуется, то никакая адвокатская тайна вам не поможет. И за то, что люди откровенно нарушают эту тайну, никакой ответственности не последует.

Проведен обыск у адвоката. Подаем жалобу в суд. Они говорят: у нас было судебное решение. Читаем его, там написано: "Разрешается провести обыск у клиента адвоката в его офисе". И что, вы думаете, ответил суд? "Законно и обоснованно". Вот это самобичевание судебное, когда суд сказал, что у адвоката нельзя, следователь все равно провел, а суд постыдно заявил: "Крокодылы летают, но низэнько".

У меня было дело (бизнесмена Абрамидзе), где был вынесен обвинительный приговор. Человек, который расследовал, а точнее фабриковал это дело, полностью невежественный в области предпринимательства. Главный его аргумент: никакие вы не предприниматели, вы хищники и должны сидеть в тюрьме. И 1,5 года они сидели — пока мы не добились отмены приговора и полного оправдания.

Президент устал повторять: прекратите кошмарить бизнес. Хотел сказать "собака лает — караван идет", но такое сравнение не годится: получается, что собака — это президент. Это значит, что болезнь нашего правосудия зашла так далеко, что нужно открыто о ней говорить, чтобы все эту болезнь понимали правильно, только тогда у нас будет выход. Каждому, кто говорит, что "у нас все нормально" в этой области, — не противоречьте, просто про себя считайте его врагом нашего государства. Потому что эта иллюзия — самое страшное, что может быть. Пока мы рассуждали: "Какое у нас правосудие: 0,4% оправдательных приговоров!" — стало уже 0,3%. Пройдет еще несколько лет, и мы достигнем блестящего результата — на радость тем спикерам, которые говорят, что у нас все нормально. У нас правовое государство. Результатом будет 100% обвинительных приговоров. Для сравнения скажу, что в 1937 году количество оправдательных приговоров было 11%. Имеющий мозги да сравнит.

Суды сегодня переписывают приговоры буквально с теми же грамматическими ошибками, которые допустил в обвинительном заключении прокурор. То есть приносят флешки. И после нескольких таких работ судья уже не может вынести оправдательного приговора: он уже не умеет.

У нас любят спрашивать иностранных инвесторов: почему вы не приходите в Россию? Ответ — для тех, кто говорит "у нас все нормально в области судопроизводства", — звучит совершенно неожиданно: "У вас нет правосудия". Как нет? Вон, городской суд какой красивый. А строится суд арбитражный. Тоже красивый. А еще Верховный — вообще красота. Богиня на фронтоне. А инвесторы не идут. Почему?

Я сам из оперативников в недавнем прошлом, и через мои руки проходило много материалов по статье "Уклонение от налогообложения". И материалы были собраны, обстоятельства изучены объективно. Я согласен с предыдущим спикером, что суды часто выносят обвинительные приговоры в отношении невиновных. Я вообще считаю, что дела, по которым у следователя есть какие–то сомнения, не должны направляться в суд. Поэтому тут вопрос в качестве отработки и в некоем профессионализме участников этого балета. Однако в тех случаях, когда налогоплательщиками допущены реальные нарушения, Фемида должна восторжествовать — я думаю, здесь все со мной согласятся. В том числе в части, касающейся возмещения нанесенного ущерба. У нас ведь есть принцип неотвратимости наказания.

Говорить о том, что дела, которые возбуждаются по ст. 199, являются каким–то сюрпризом для налогоплательщиков, — это чистое лукавство. Это не так, и такое невозможно. Эти составы требуют огромного количества изыскательских работ со стороны оперативных подразделений, которые формируют материал для направления в следственные органы. То же самое касается направления материалов налоговыми органами в порядке ст. 32. Основная масса этих мероприятий и таких уголовных дел — результат совместной работы оперативных подразделений и налоговых органов в рамках выездной проверки. Эта проверка — она практически ювелирная. Большая, долгая, и она никак не может пройти незамеченной для руководства предприятия. Она проходит в тесном взаимодействии с бухгалтерией предприятия, идет общение с контрагентами, сделки с которыми вызывают сомнения у проверяющих, общение и требование пояснений у исполнительных органов предприятий. Период такой проверки достигает полугода, а то и 9 месяцев. Ну не может это являться сюрпризом. Даже если материал формируется оперативными подразделениями по результатам каких–то оперативно–разыскных мероприятий, возможный ущерб государству обсчитывается через ревизоров, являющихся сотрудниками МВД, и со справками этих ревизоров в обязательном порядке знакомится генеральный директор предприятия.

Иные комментарии — в том числе о мероприятиях, направленных на сбор доказательной базы: хочу всем напомнить, что основной целью нашей деятельности является изучение проблематики по существу. И достижение какой–то истины.

Что касается мнения, будто бы после добровольного погашения налогоплательщиком ущерба в рамках уголовного дела или доследственной проверки ему уже бессмысленно обжаловать решение налогового органа в суде, то мой практический опыт сводится к следующему. В период налоговой проверки, когда налогоплательщик понимает, что ему грозят крупные доначисления, он начинает избавляться от имущественного комплекса, не желая гасить задолженность перед бюджетом. Поэтому оперативные подразделения в отдельных случаях реагируют на это превентивно.

Насчет довода, будто адвокатский статус является единственным оплотом для сохранения налоговой тайны, хочу с сожалением отметить, что в последнее время часто статус адвоката юристы получают не для того, чтобы заниматься адвокатской деятельностью, а просто для того, чтобы создать сложности следственным органам при исполнении ими своих обязанностей.

Скажу за тот комитет, в котором я работаю. К счастью, у нас нет таких громких дел, о которых говорили коллеги. На самом деле хотелось бы акцентировать внимание не на подрядных организациях, которые исполняют госзаказ, и не на тех историях, которые на эту тему рассказывались сегодня, а на тех мероприятиях, которые превентивно могут к этому привести. Именно в практике КРТИ было три позиции, которые в той или иной степени должны быть расследованы в уголовно–правовой плоскости. Первая — банковская гарантия. При заключении госконтракта подрядчик обязан представить банковскую гарантию. Вроде бы в составе документации гарантия есть, вроде бы подписана она уполномоченным лицом, но потом выясняется, что банк гарантию не давал. Разорвать госконтракт после этого — длинная история. Часто мы пытались наказать таких подрядчиков уголовно. К сожалению, ни одного удачного прецедента у нас не сложилось, по всем нашим заявлениям пришли отказы в возбуждении уголовных дел. Но заработал 44–ФЗ, где есть реестры банковских гарантий. И теперь таких ситуаций не возникает.

Вторая история — с подделкой документов в составе конкурсной документации. Самый последний пример был связан с аккредитацией организаций, которые должны обеспечивать транспортную безопасность. Федеральным дорожным агентством на сегодня выдана только одна аккредитация. А в составе заявки подан еще один сертификат о прохождении организацией аккредитации. Установить, что сертификат подложный, понятно, не составило труда, и в настоящее время нами направлены материалы в Следственный комитет, чтобы было возбуждено уголовное дело по ст. 327 УК РФ ("подделка удостоверения или иного официального документа"). Надеюсь, дело будет возбуждено, потому что для нас факт, что подрядчики по–прежнему не боятся предоставлять подложные документы (даже официальные), — очень пугающий.

Третья — подложные документы, подтверждающие квалификацию, которые идут в составе заявок. Последний пример, когда был приложен акт выполненных работ, подписанный муниципальным образованием одной удаленной республики, и, конечно, оперативно проверить такую информацию мы не можем. После того как мы направляем официальный запрос, мы скованы сроками 44–ФЗ. После того как мы установили подлог, без правоохранительных органов среагировать у нас возможности нет. Поэтому хотелось бы обратить внимание, что есть действительно недобросовестные подрядчики и от того, насколько качественно правоохранительные органы будут реагировать на наши заявления, зависит и качество нашего контроля за соблюдением законодательства при госзаказе.