Исмаэль Виллар (Матье Амальрик) — известный режиссер; он готовится снимать новый фильм. 20 лет назад он стал вдовцом — его жена (Марион Котийяр) бесследно исчезла, о ней ничего не известно. Внезапно она появляется, хочется написать — "как ни в чем не бывало". Несмотря на всю фантастичность сюжета, мы очень быстро начинаем верить в реалистичность случившегося. Когда–то она захотела "просто исчезнуть", а о дальнейшем просто не задумывалась — например, как ее исчезновение будет воспринято другими; самое абсурдное объяснение оказывается и самым убедительным, мы знаем таких людей. Это можно назвать эгоцентризмом, а можно назвать проблемой затянувшегося детства — для того чтобы повзрослеть, приходится иной раз прожить целую жизнь, вот эти 20 лет. Для каких–нибудь религиозных практик это вообще не срок — для того, чтобы "что–то понять". Но в обычном человеческом измерении эта жизнь невосполнима.
Поссорив режиссера с его нынешней любовью, и даже после физической близости с героем, она и он — и мы, зрители, — чувствуем буквально физически это утерянное время, которое ничем невозможно восполнить. Время тут является главным героем фильма и незримой преградой между людьми, разделяя их, словно сплошная стена дождя, — даже любивших друг друга, даже до сих пор любящих. Время лечит все — но одновременно само является неизлечимой болезнью. Время невозможно компенсировать ничем, но независимо от того, как оно было прожито, оно является прежде всего тяжелой ношей, которая всегда с тобой. Тут прекрасный актерский ансамбль, хороший режиссер и сценарий; но за всем этим чувствуется все–таки какая–то израсходованность сюжетов. И в поисках новых пограничных ситуаций авторы соединяют тут какую–то вяжущую банальность сюжета (личные страдания подсказывают режиссеру новую трактовку произведения, реальность мешается с вымыслом, фильм в фильме) — и уникальность характеров (каждый из троих участников драмы выступает как бы психоаналитиком для другого). Но заканчивается все равно констатацией — "разбитую чашку не склеишь", сделанного не вернешь — довольно банальный вывод, который, кажется, не стоит двухчасовых усилий.
К тому же еще и заканчивается этот фильм романтически — прямо в духе какого–нибудь Мишеля Гонтри — давая нам надежду на высшее примирение с жизнью, на победу любви. Нервное жонглирование абсурдизмом, романтизмом и психоанализом — но в результате смешения всего хорошего с еще лучшим, что только есть в европейском и мировом кино, получается на редкость унылое высказывание. По инерции так, конечно, еще можно какое–то время протянуть, но надолго этого не хватит, и экспериментировать придется все–таки с чем–то более животворным. Или живородящим, выражаясь старомодным языком отца героини.
