Срочной реакции на теракт в Петербурге не последовало — никто из высокопоставленных политиков даже не анонсировал возможности принятия новых контрмер, хотя этого и опасаются, и ждут с нетерпением. Европейский опыт показывает, что в борьбе с терроризмом и экстремизмом мы еще до многого не дошли, но вряд ли этот опыт может быть использован Кремлем.
Реакция на теракт в Петербурге превзошла по масштабу реакцию на любой другой теракт. Это объяснимо — во-первых, Петербург впервые столкнулся с такой бедой (была невзорвавшаяся бомба в 1996-м, были небольшие в сравнении взрывы местных одиночек в 2007-м, но это все либо не замечали, либо не придавали значения), во-вторых, в городе находился президент, в-третьих, началась предвыборная кампания.
В Кремле согласились с тем, что взрыв в момент пребывания главы государства в городе — вызов для Владимира Путина. Видимо, по этой причине одним из главных ожиданий в соцсетях стало предчувствие очередного закручивания гаек. То, что Путин непременно использует все, что происходит, для укрепления собственной власти, и так считается аксиомой в лагере радикальной оппозиции, а здесь теракт еще и стал вызовом для президента. На вызов положено отвечать, а стилистика поведения российской власти такова, что ничего, кроме агрессии, от нее не ждут.
Ждут этого и патриотично настроенные лоялисты — только, в отличие от демократической оппозиции, не со страхом, а с надеждой. Часть политиков немедленно отметилась дежурными предложениями о восстановлении смертной казни и задраивании границ, как всегда, желая угодить. То, что предполагаемый смертник был хотя и киргизом, но гражданином РФ, причем с давних пор, никого не смущает, такие предложения делаются просто на автомате.
Если связь терактов и запретительных ограничений может быть явной, то их общая связь с вопросами сохранения власти на самом деле уже не столь очевидна. Полностью укладывается в такое представление политическая реформа 2004 года с отменой выборов губернаторов, и в какой-то степени разгон телеканала НТВ в 2001-2002 годах, который связывали в том числе с невыгодным для Кремля освещением терактов. С тех пор в России произошло немало терактов, в том числе крупных, которые репрессий сами по себе не вызывали. Для укрепления власти Путину теракт, в общем-то, совсем не нужен.
Повсеместная борьба
Крупные акты терроризма, безусловно, вызывают последствия в виде ограничений свобод и увеличения полномочий властей, и российские власти, по большому счету, не делают ничего, что бы не делали их коллеги в европейских странах.
Во Франции, например, в 2015 году подавляющее большинство депутатов поддержало закон, дающий спецслужбам право устанавливать программы-шпионы на компьютеры граждан, прослушивать телефонные разговоры заподозренных в причастности к терроризму без санкции суда, а провайдеров заставляющий устанавливать спецоборудование для выявления подозрительного поведения в Сети, а также хранить данные в течение 5 лет. После терактов в Париже к патрулированию улиц привлекли армию, полиции разрешили обыскивать пассажиров и задерживать подозрительных лиц на 4 часа без адвоката, закрыли несколько радикальных мечетей — и это далеко не полный перечень мер, которые в России привыкли ассоциировать с фамилией "Яровая". И да, все это не уберегло французов от терактов в Ницце.
Не убереглась от терактов и Великобритания, которая принимает антитеррористические законы десятки лет, предоставляя полиции и спецслужбам все больше прав. Очередной акт от 2015 года в том числе обязал, например, провайдеров предоставлять спецслужбам информацию об обладателях IP-адресов, а университеты — следить за тем, чтобы студенты не вовлекались в терроризм, и исключать распространителей экстремистских идей. В Британии действует специальная программа дерадикализации, предназначенная для выявления людей, которые могут втянуться в терроризм и экстремизм. Таких персонажей отправляют на спецкурсы, а тот, кто отказывается, рискует попасть под надзор полиции, — в качестве крайней меры у него даже могут изъять паспорт, чтобы он не смог покинуть страну.
Любопытно, что экстремизм определяется как "противодействие словом или делом традиционным британским ценностям, включая демократию, верховенство закона, индивидуальную свободу, взаимное уважение и толерантность к разным конфессиям и убеждениям". То есть с английской точки зрения включать в программу дерадикализации следует гомофобов. И здесь, конечно, тоже не обходится без перегибов — к примеру, год назад британская пресса с удовольствием обсуждала случай, когда в детском саду пройти дерадикализацию предложили четырехлетнему мальчику, назвавшему огурец на картинке кухонной бомбой. Потом решили отпустить, но факт в том, что даже в детских садах персонал бдит.
Сравнение несравнимого
Механическое сравнение российских и европейских антиэкстремистских практик показывает, что России еще есть куда расти, причем с большим запасом. В Петербурге даже режим ЧП не вводили. Однако такой механический путь может не годиться — точкой дискуссии здесь является набор защищаемых ценностей. И в России, и в той же Великобритании они под защитой, но сочетания разные.
Причем формально российские власти, как ни странно, повторяют список дословно, выступая за демократию, верховенство права и мультикультурность, но по смыслу он, список, куда короче. Практически невозможно представить себе в России государственную систему принудительных лекций о терпимости к гомосексуалистам или кавказцам или о независимости судов; те, кто открыто выступает против демократии, не подвергаются перевоспитанию, а спокойно продолжают работать губернаторами Крыма, в то время как те, кто пропагандирует демократию, нередко оказываются под арестом и потоком ненависти.
И оппозиция, и национал-патриоты одинаково натыкаются на несоответствие реальных и декларируемых целей власти. Одни принимают реальность за декларацию, другие наоборот. Власть все-таки должна хотя бы в целом следовать тому, что сказано вслух, но одновременно заинтересована в соблюдении только буквы, но не духа сказанного.
В итоге не получается по-настоящему привлечь к борьбе с терроризмом общество, не готовое менять привычки и не понимающее, чего на самом деле хотят лидеры. Настаивать на изменениях власть — даже обладая высочайшим, казалось бы, рейтингом — и боится, и не хочет, так как в целом оно ее более чем устраивает. Веры в собственный рейтинг, судя по всему, маловато.
Что бы ни предпринял Путин, оппозиция увидит за этими мерами очередное наступление на права и свободы, патриоты — недостаточность предпринятого, покушение на духовные скрепы (в их понимании наступать на свободы можно и нужно, но только на либеральные) и копирование Запада.
Двойственность занимаемой позиции ведет Кремль к нерешительности — ему нельзя ни допускать, как выражается сам президент, "расхристанной квазисвободы", ни в полной мере подражать европейскому опыту, стирая тем самым различия между культурами. Ведь на этих различиях строится вся официальная российская пропаганда. А в борьбе с терроризмом особый путь пока выдумать не выходит.
