О драконах ни слова. Старые сказки и новые законодательные инициативы

Если бы я была министром образования, я бы сделала обязательным изучение в школе пьесы Евгения Шварца "Дракон". Благо как раз сейчас нынешний глава ведомства предлагает сформировать в России "правильный корпус" литературы для детей. Причем сказку Шварца я бы ввела во всех классах, с первого и по одиннадцатый. А если бы стала министром здравоохранения, то перечитывание каждый год россиянами "Дракона" приравняла бы к жизненно важной прививке против холопства, препарату от потери исторической памяти и профилактике массового помешательства.

…На этой неделе один из студентов в Татарстане поинтересовался (без чьей–либо подсказки) у бывшего в этих краях с визитом спикера Госдумы, не считает ли тот необходимым принять закон о защите чести и достоинства президента России в свете "ощущаемого в прессе информационного наката" на Владимира Путина. Спикер с идеей согласился. Чуть позже пресс–секретарь президента заявил, что в Кремле пока нет на этот счет определенной позиции, но "вопрос нужно проработать". А дальше чуть ли не очередь выстроилась из желающих, как писал Шварц в пьесе "Голый король", "сказать прямо, грубо, по–стариковски: вы великий человек, государь": "Считаю, что президент РФ не просто физическое лицо, а государственный символ", "Такой закон нужно принимать сейчас" и т. п.

Дошло даже до слов доцента СПбГУ (а также члена Синодальной богослужебной комиссии) о том, что "без закона о защите чести президента нельзя внушить уважение к властям предержащим", а всем хулителям Путина "будет уготовано место у параши". И неважно при этом, что существует Конституция, в которой уже есть статья о защите чести и достоинства. Здесь речь о другом.

…Во всем известной сказке Шварца "Дракон" люди, которых потомок бесстрашного рыцаря Ланцелота пытается спасти от чудовища, считают жизнь под властью дракона вполне терпимой, несмотря ни на что. Более того, они помнят его добрые дела, к примеру, когда дракон избавил сказочный город от цыган, "врагов любой государственной системы", "песни которых лишены мужественности, а идеи разрушительны". "Но цыгане — очень милые люди, — удивляется Ланцелот. — Кто вам рассказал все это о цыганах?" "Наш дракон", — ответили ему горожане. Они свыклись с жестокостью и притеснениями, каждый надеется, что хуже не будет, во всяком случае это лучше, чем вызвать на поединок и погибнуть.

Более того, как говорит бургомистр сказочного города, многие даже "искренне привязались к дракоше". "Вот честное слово даю, — говорит он. — Сроднился я с ним, что ли? Мне, понимаешь, даже хочется отдать за него жизнь. Ей–богу правда, вот провалиться мне на этом месте! Ох, люблю я его как! Люблю — и крышка". Эти люди не особенно хотят, чтобы их спасали, им не нужна свобода, они сами выбирают рабство, главное, чтобы господин оказался помягче. Лишившись одного тирана, они с удовольствием идут под власть другого. Ланцелот вдруг понимает простую, но каждый раз обескураживающую истину: освобождать людей нужно не от дракона, который над ними, а от чудовища, которое живет в каждом из них. А сделать это, судя по происходящему вокруг, совсем непросто.