Человеческие раскопки

Название пьесы Брайана Фрила "По доброй воле", разумеется, ироническое. Разумеется — потому что у знаменитого ирландского драматурга все ироническое. На дворе начало 1970–х (когда пьеса и написана), действуют политзэки — соответственно, ирландские — борцы за независимость. Они вместо отсидки на время согласились приносить пользу родному ненавистному государству, раскапывая его историю — археологические ценности времен викингов. Откуда и название спектакля.

Их пятеро. Еще есть босс, начальник среднего звена и студент–археолог, тоже как бы начальник, но сошка поменьше. И в первом же диалоге босс среднему объявляет: деньги кончились, раскопки прекращаются. То есть мы, в отличие от зэков, всю дорогу знаем: этот их рабочий день — последний. А в конце узнаём, что сокамерники (просто уголовники, должно быть) по возвращении в тюрьму порешили их порешить. За коллаборационизм с тюремным руководством. Или просто за то, что не такие.

Это любимая тема режиссера Александра Баргмана.

Про не таких.

Про умных, остроумных, легких, веселых, грустных, талантливых, несносных, очаровательных. Категорически иных, нежели практичные, добропорядочные, себе на уме, своя рубаха ближе. И, главное (для Баргмана, мне кажется), которые "не понял, в чем юмор".

Здесь эта пятерка — залюбуешься.

Надо прибавить, что и подана она хорошо. Художник Георгий Пашин выдумал конструкцию почти что тривиальную, но притом работающую точно и эффективно. До половины высоты сценической коробки и во всю ее ширь — параллелепипед. На нем — офис: конторские столы–стулья, картотека, чай–кофе. А сбоку — укрепленный вертикально здоровый рулон охристой упаковочной бумаги. Эта бумага что только не изображает: рваная и скрученная — те самые древности, если ее размотать лентой, — становится метафорой "одной цепи", которой все и скованы. Еще имеется тачка с откопанным скелетом, которого, согласно Фрилу, зовут Лейф.

Передняя стенка параллелепипеда поделена на секции, открывающиеся, опускаясь. Судя по лязгу и грохоту, они железные. Внутри клети — вроде как подсобки, но и камеры. В общем, ограниченные куски пространства, где человек несвободен.

А эти — свободны.

Нокс — Геннадий Алимпиев — немолодой бомжеватый мужчина. По виду — из "бывших интеллигентов". Батт — Роман Агеев — мужчина крепкий, основательный, рассудительный, однако, когда негромко, но увесисто сердится, становится боязно за того, кто вызвал такую его реакцию. Смайлер — Александр Стекольников — умственно недостаточный паренек, в силу этого доверчивый бесконечно, трогательный и жалкий. Как известно, на театре трудней всего играть сумасшедших и пьяных так, чтобы это было не карикатурно, но убедительно; Стекольникову удается.

И два блестящих клоуна — Кини и Пайн. В пьесе один порядком младше другого и ему подражает. В спектакле они равноправные партнеры: на огромной скорости подхватывают реплики, жесты, интонации, приколы друг друга, парируют их еще быстрее, беря в свое дуракаваляние еще и Лейфа. Это захватывающий головокружительный бобслей!

Баргман, сам великолепный актер, умеет в своих режиссерских работах надышать такую атмосферу, что исполнители испытывают нескрываемое и покоряющее удовольствие от пребывания на сцене. Кини — Виталий Гудков и Пайн — Евгений Шумейко его и не скрывают. Шумейко, ведущий актер театра "Мастерская", театральному Петербургу известен хорошо. Гудков явился к нам из новосибирского "Красного факела", и это имя стоит запомнить.

Спектакль кочующий. Я его видел в галерее "Эрарта", но следующее представление вроде бы на сцене Комиссаржевки. Справляйтесь на сайте "Такого Театра".