Писатель Виктор Шендерович рассказал "Деловому Петербургу" о ловушке абсолютной власти и о том, почему в России невозможна авторитарная модернизация по примеру Сингапура.
Виктор, о том, как неважно со свободой слова в нашей стране, сказано и будет еще очень много, и все же — вы говорите с публикой в рамках проекта "Открытая библиотека" в центре Петербурга, невозбранно даете интервью… Нет ли в этом противоречия?
— Это как в анекдоте об оптимисте и пессимисте. Можно радоваться, что мы не в Северной Корее, а можно печально удивляться, как далеки мы от Восточной Европы, не говоря уже об Англии. Когда год назад у них случился приступ оптимизма по поводу "Новороссии", мне казалось, что сейчас настанет очередной дежурный ад наподобие Приднестровья. Пока не наступил. По крайней мере они сочли нужным притормозить. Но длинный исторический сюжет развивается довольно безнадежно. При Путине все будет только усугубляться, я имею в виду — при политическом, коллективном Путине, не важно, кто это будет: Иванов, Рогозин, Сечин… Наша власть сама себя загнала в этот крысиный угол, из которого нет выхода. Обратно в мир нельзя. Единственный шанс — это расчесывание гнойной раны на Украине. К тому времени, когда будут опубликованы официальные результаты расследования по "Боингу" и появится приговор по делу об убийстве Литвиненко, экономика окончательно накроется. Ясно, что у него как у политика не будет никаких шансов вне этой роли: лидер русского мира, противостоящего укрофашизму, агрессивному Западу. Все остальное он проиграл окончательно: и статус страны, и ее экономику, и личный статус.
На рубеже 2011–2012 годов было ощущение, что может произойти вычистка гноя, будут сформулированы какие–то договоренности, при которых Путин сможет на цыпочках выйти… Ну вот я разбираю партию, пытаюсь играть за Путина и понимаю, что сегодня у него просто не может быть никакой другой игры, кроме этой! Это тупик. Он уже отрезал себя от мира. Ладно бы себя, но он отрезал Россию, и я не вижу никакого эволюционного выхода для власти, ищу и не нахожу его. К сожалению, что–то хорошее начнется только после путинской эпохи… До этого можно говорить лишь о степени катастрофы.
Синявский когда–то сказал, что его противоречия с советской властью стилистические. У вас противоречия с нынешней властью какие: этические, эстетические, экономические?
— Что значит "экономические"?
Ну вот, скажем, Чичваркин уехал оттого, что бизнес ему вести здесь не дают.
— Мне странно это все слышать. Когда эта власть начиналась, расхождения наши были эстетические и исторические. Как сказано в "Короле Лире", "мне попадались лица лучше тех, которые я вижу пред собою…" Но с тех пор появилась конкретика, много конкретики. Я слишком много знаю об этой власти и персонально о Владимире Владимировиче.
Откуда у вас эта информация? У вас есть специальные источники?
— Информация оттуда же, откуда и у вас. Никаких специсточников у меня нет. Достаточно того, что за это время опубликовано. Доклад Марины Салье, Беслан, приговор Ходорковскому, война с Грузией, фальсификации, "болотное дело", война на Украине… Вся эта бесконечная демагогия и ложь.
Все врут?
— И все должны отвечать за свое вранье! Клинтона чуть не отправили в отставку — и не за нецелевое использование сигар, извините, а за ложь под присягой! Причем спрашивали его о вещах, которые не имеют никакого отношения к безопасности США и свободам граждан. А в нашем случае ложь чудовищная! Именно поэтому он не уйдет из власти, он никому не верит и правильно делает. Он отлично помнит, как под гарантии уходили Милошевич и Пиночет и чем это для них закончилось. Альтернатива в виде последних минут жизни Каддафи его тоже не устраивает. Абсолютная власть — мина–ловушка: взойти легко, но слезть невозможно, погибнешь сразу.
Возвращаясь к вашему вопросу: в моем случае в отношении к Путину нет, как говорится, ничего личного. Деньги он у меня не отбирал, самореализации моей не мешает, более того: в некотором смысле он и соорудил мне биографию… Как ни странно и пафосно это звучит, я чувствую просто гражданское отвращение к нему. "Нас мучают не вещи, а отношение к ним", — говорил Монтень.
Что делать, если подавляющее большинство людей, живущих в России, не разделяют ваших ценностей и не желают идти в Европу?
— Вы же понимаете, сколько времени проходит от постановки вопроса до его решения! В случае с Европой речь идет о столетиях. Россия большая, и в ней есть 20–30 млн человек, которые совершенно очевидно ощущают себя частью европейской цивилизации и хотят жить по соответствующим правилам. Менделеев, Павлов, Чайковский, Мусоргский, Толстой, Достоевский, Вернадский, Серебряный век, гениальные физики, великая математическая школа… — это же все приметы не просто российской, а европейской цивилизации! Мы законная, огромная часть мировой культуры. Нет никакого особого пути — есть развитие или деградация. Я вижу, как русская эмиграция вполне успешно вписывается в западный контекст, и в бизнесе, и в культуре, и в науке. В Силиконовой долине выходцы из России нормально работают. Но, к сожалению, политическая самоорганизация у нас практически на нуле, до европейской ей очень далеко. Чрезвычайно консервативное и убогое, феодальное по сути политическое устройство, византийское самосознание, абсолютная непроницаемость для европейских инструментов разделения властей. И мы продолжаем настаивать на использовании этих, совершенно сегодня неработоспособных систем управления, которые парадоксальным образом устраивают большую часть общества. И поскольку скорость эскадры определяется по скорости ее самого тихоходного корабля, вот эта политическая организация и тянет нас назад.
Пример с организацией издания вашей книги "Блокада мозга" посредством краудфандинга доказывает обратное. С самоорганизацией у нас все в порядке.
— Да, книготорговые организации отказались брать на реализацию мою книгу. Директор типографии отправил тираж под нож, и мы объявили подписку в Интернете, довольно быстро собрали нужную сумму на печать тиража в другом месте и разослали книги всем подписчикам. На низовом уровне — да, есть самоорганизация, но этого же мало, если говорить о стране.
Да, мы не совсем Северная Корея, знаем слово "краудфандинг" и умеем этим инструментом, если что, пользоваться. Но что уж этим так гордиться? Нужна свобода слова, нужно разделение властей, демократия, уж извините за эти банальности. Без этого нечего и думать о пристойном будущем.
— И все–таки ведь возможно эффективное госуправление и работающая экономика без этих вещей. Китай и Сингапур показывают, что бывает и авторитарная модернизация…
— Сингапур — это то исключение, которое только подтверждает правило. Ли Куан Ю посадил своих друзей–коррупционеров — назовите второй такой случай! У нас все друзья правителя, наоборот, страшно разбогатели за время его власти. Что касается Китая, то там замедляется экономический рост: на дешевой рабочей силе вечно ехать невозможно. Это конечный ресурс. Если не будет по–человечески — не будет никак. "Время — честный человек", — сказано у Бомарше. Генетика Вавилова, который был готов накормить весь мир, НКВД уморил в саратовской тюрьме, а через 40 лет жрать в стране стало нечего. Какой еще вам нужен пример, какое доказательство?
А сейчас уже нет форы в 40 лет, все произойдет гораздо быстрее. Либо мы хотя бы начинаем движение в европейскую сторону, либо очень скоро станем "окраиной Китая"… Кстати, Путин совершенно безуспешно пытается использовать Китай как противовес Америке. Китай только пожимает плечами: зачем покупать то, что скоро достанется бесплатно? Ресурсы несопоставимы. Да и те, кто хоть что–то представляет из себя в плане энергии, таланта, потенциала, интеллекта, если нынешняя власть не остановит убийство страны, либо уедут из России, либо маргинализируются…
Россию пытаются учить гуманизму, законности и демократии те, у кого в анамнезе Вьетнам, Гренада и Афганистан с Ираком…
— Американскую демократию и вправду трудно назвать образцовой, но, как говорилось в старом еврейском анекдоте, "мне бы ваши заботы, господин учитель". Там есть механизм обсуждения, ошибки признаются, и мы видим, что и расизм, и вьетнамская история вполне отрефлексированы. Можно говорить о степени эффективности этого механизма, но сам–то механизм работает! И как минимум мы точно знаем, что в январе 2017 года Обамы не будет в Белом доме. И в США не перепишут конституцию, чтобы он остался. И телевизионный сатирик Джон Стюарт, который на моей памяти мочит уже четвертого американского президента, будет мочить и пятого, и никто не перекрышует телекомпанию, в которой он работает. В демократии заложена возможность самопочинки. Демократия — колесо, которое может двигаться в любую сторону, а в тоталитарном обществе вертикаль стоит, пока не упадет. Но в конце концов она падает, двигаться–то ей некуда…
А насчет того, кто кого чему учит, мне вспомнилось следующее. В послевоенной Германии продуктовые пайки немцам в американской зоне выдавали в кинотеатрах. Хочешь получить еду — сходи, посмотри фильм о том, что творили твои соотечественники, друзья, родственники, ты сам. Еще хочешь поесть — еще раз сходи. Наша беда в том, что нас некому усадить в этот кинотеатр, некому показать нам наше прошлое. Поэтому через 25 лет после кончины СССР мы рассуждаем об эффективном менеджменте Сталина… Это все равно что в 1971 году в Германии обсуждали бы желательность Гитлера. Новодворская считалась у нас ненормальной — "демшиза"! А люди, отдающие приказ стрелять по детям–заложникам, — они здоровые. И они — "патриоты". Россия страна крещеная, но не евангелизированная, как говорила Ахматова. Когда интеллектуалам разрешат говорить с населением, придется начинать с самых простых, базовых вещей. Архитектор Гитлера Шпеер писал в своем дневнике, сидючи в тюрьме после Нюрнберга: вся Германия теперь должна несколько лет ходить в воскресную школу. Увы, я пока не очень понимаю, кто в России сможет преподавать в подобной школе.
С такими взглядами триумфальный чёс по нашей стране вам не грозит. Простите за бестактный вопрос, на что вы живете?
— Я литератор. Выходят книги, идут спектакли по моим пьесам… В России, в Польше, на Украине, в Штатах… Получаю авторские отчисления. Время от времени выступаю: Израиль, Америка, Европа. Читаю лекции по истории русской литературы в западных университетах. О цензуре, например. Вообще, парадоксально сложилась моя жизнь. Когда–то, педагогом по сценическому движению, я объездил весь Советский Союз, но при этом был невыездным. А сейчас могу выступать где угодно, но только не в России. Разлагать тут молодежь мне никто не позволит. Драматургическая у меня получилась жизнь, что и говорить. Я видел, как мои друзья превращаются в монстров, как в фильме "Чужие". Вроде это все тот же твой друг, но внутри него уже сидит нечто… Полтора десятилетия человеческих обрушений, наглядных, ужасных, до полного достоевского "заголения"… Трудно было жить с этим. Утешение я нашел тоже в кино. Помните финальный эпизод в картине "Однажды в Америке"? Герой Де Ниро говорит своему "поднявшемуся" приятелю: "У нас была великая дружба. И у меня был друг. Потом он умер. И я не знаю сенатора Бэйли". Так вот, я помню Олежку Добродеева — моего ровесника, товарища, симпатичного человека. Тот Олежка умер. А министра пропаганды Добродеева я не знаю. Когда я с собой договорился об этом, мне немного полегчало. Отпустило.
