Владимир Познер: Конечно, это театр абсурда

Автор фото: ИТАР-ТАСС

Владимир Познер объяснил dp.ru, почему нет никакого закручивания гаек, рассказал антисоветские анекдоты и вспомнил, как делал из сотрудников Госдепа обезьян.

Владимир Владимирович, раз уж мы встретились в вашем ресторане «Жеральдин» (этот ресторан братья Познер назвали в честь матери. — Ред.), то вопрос про вкус. Зачастую люди запахи и вкусы запоминают лучше, чем события, факты. Существует ли для вас вкус эпохи Сталина, эпохи Хрущева, Брежнева, Горбачева и т. д.?
— Конечно, все несколько условно. Вкус эпохи Сталина был для меня очень коротким. Я приехал (из Франции в СССР. — Ред.) в декабре 1952 года, а Сталин умер в начале марта 1953–го, и я еще не успел ничего распробовать особенно, потому что еще не совсем хорошо говорил по–русски и вообще мы жили в гостинице «Метрополь» и мало с кем общались. Но даже и после смерти Сталина какое–то время все шло по–прежнему. И этот вкус для меня — постоянный страх. Вкус эпохи Хрущева — конечно, вкус надежды. Несмотря ни на что надежда была гигантской. Вкус эпохи Брежнева — вкус безнадежья: ничего, и никогда, и никуда… и все бессмысленно.
Какие–то слипшиеся макароны?
— Даже не знаю, с чем сравнивать. Это такой вкус, что даже и есть–то не хочется.
А у нынешнего времени есть вкус?
— Да, конечно. Для меня это вкус ожиданий. Иногда тяжелый, но главное — ожиданий. Очень острый вкус.
Всегда хочется понять суть событий. Та борьба с коррупцией, которая сегодня объявлена, — это борьба настоящая или таким образом проводится спецоперация по улучшению имиджа первого лица?
— Действительно, трудно сказать, что это такое. Возможно и то и другое. Только время покажет, что означает вся эта история с министром обороны — реальное начало борьбы с коррупцией или нет. Может быть, это операция, которая не предполагала развития, но сама привела к развитию, и теперь ее уже не остановить. Все–таки в Кремле прекрасно понимают, что коррупция вызывает недовольство и раздражение очень многих, если не большинства населения. Конечно же это учитывается. Но думаю, что еще рано делать какие–либо выводы.
Один из политологов написал, что дело Сердюкова породило панику в элитах. Вы эту панику ощущаете?
— Я к политологам отношусь с большим скепсисом. Чтобы подтверждать свое значение, они делают зачастую ни на чем не основанные заявления, которые потом очень быстро забываются. Им никто не напоминает: «Ну как же, вы говорили, что будет красный свет, а тут зеленый». Я не знаю, откуда этот политолог взял страх и ужас. Может быть, он вращается в этих кругах и кто–то с ним делился своими тревогами. Возможно, но я этого не ощутил.
Другое дело — как мне кажется, нынешняя власть испытывает определенное напряжение. Не очень понимает, куда дальше идти. Чувствует некоторую потерю поддержки со стороны населения и все большее и большее раздражение, несмотря на то что люди, реально совершенно, живут все лучше и лучше материально… а вот недовольство растет. Власть не знает: почему, что с этим делать? Как объединить людей и вокруг чего? И пытается делать разные вещи. Отсюда Русская православная церковь, патриотизм, в определенной степени национализм…
Власть пытается найти какой–то склеивающий фактор, который иначе можно назвать идеологией. Это видно, но пока это не очень получается. В этом смысле да, есть совершенно очевидная растерянность: как дальше двигаться? Как?
Центр стратегических разработок, который долгое время считался чуть ли не мозговым центром Кремля, недавно опубликовал исследование. Получилось, что, с одной стороны, общество недовольно существующей властью, но сменить ее легитимно с помощью выборов нельзя. С другой стороны, оппозиции народ тоже не доверяет. Что из этого следует? Русский бунт? Уход от действительности, раз от меня ничего не зависит?
— Ощущение, что от меня ничего не зависит, типично для России в последние 100 лет. Оснований для бунта я не вижу абсолютно. Люди бунтуют, когда им жрать нечего. А когда у них полное пузо, они не бунтует. Да, мнение, будто выборами ничего нельзя сделать, пока соответствует действительности. Тем более что выбирать не из кого. Одна партия совсем умирает, другая — отработанный пар, и т. д. Выбирать и некого — это главное, а не то, что есть нарушения на выборах. Нет реального кандидата, за которого люди могли бы проголосовать.
Кто–то скажет, что Путин смог реальную оппозицию закопать. Так это или нет, но я не знаю ни одного человека, который мог бы быть лидером. Вот человек, который может все возглавить и все сдвинуть! Когда он появится — а он появится, это вопрос времени, — тогда и будем говорить более основательно: можно ли выборами добиться его избрания или нет.
Но вот казаки появились…
— Это все из той же области: православие, национализм, русская идея. Это попытка (в данном случае, может быть, вполне обдуманная Путиным) хоть каким–то способом вокруг чего–то всех объединить. Потому что в общем–то страна расколота.
В начале ХХ века казаки были мощной силой. Может, у нас снова 1916 год? Или все?таки 1937–й?
— Ну нет, к 1937–му не имеет ни малейшего отношения! Просто вообще никакого! И к 1916–му тоже. Сегодня, в отличие от того времени, казаки воспринимаются как ряженые всеми, кроме самих казаков. Кроме улыбки люди в лампасах ничего не вызывают. Да, это попытка подчеркнуть русскость, попытка донести до людей, что мы не Европа, мы — другое, что западные ценности — это не наши ценности. Это и есть, на мой взгляд, часть сегодняшних усилий удержать страну.
Закручивание гаек еще долго может продолжаться?
— Я не очень понимаю: в чем заключается реальное закручивание? Возьмем законы, принятые в последнее время Госдумой. В принципе, нужно иметь возможность привлечь человека за клевету. Другое дело — квалифицировать, что такое клевета… Нужно все очень четко сформулировать. Я пока не видел результатов применения закона.
Зато мы видели, как разбираются с людьми после митинга 6 мая.
— Там пока разбираются. 18 человек, один из них получил 4,5 года. Это, безусловно, так. Но что касается закручивания гаек — я его пока не ощущаю.
Гайка даже не насажена?
— Она насажена и закручена до определенного предела, но больше пока не закручивается. Эта гайка ощущается и в том контроле, который осуществляется на федеральных каналах, и в некоторых других вещах.Законы последнего времени для меня — отражение той неуверенности и того беспокойства, которые испытывает руководящий класс. Он пытается удержаться за счет каких–то таких вещей. Довольно беспомощно, на самом деле.
Тот же самый ЦСР предлагает три варианта развития событий: массовое гражданское неповиновение, добровольное самообновление власти и стремительная деградация населения и его вымирание…
— Это гадание на кофейной гуще.. Если вы меня спросите, возможен ли первый, второй или третий сценарий, — да, наверное, возможны. Но думаю, что деградация и вымирание возможны менее всего. Если бы у меня были какие–то политические цели и интересы, я бы что–то выбрал. Но у меня нет желания кого–то мочить и что–то доказать. Я просто пытаюсь разобраться.
На сегодняшний день мне очень не нравится ситуация в стране. Не нравится этот поворот к православию: я считаю, что это оченьопасно. Ситуация становится все более реакционной, в чем–то все более напоминающей советскую, ну еще с оттенком царизма.
Брежнев с державой и скипетром?
— Брежнев с рядом стоящим патриархом.
Здоровье первого лица в СССР и России зачастую было очень важным фактором, влияющим на происходящее в стране…
— Это тщательно скрывалось. Это стало очевидно только в конце эпохи Брежнева. Никто не знал, что Андропов смертник, но было очевидно с Черненко, когда он не мог поднять руку в приветствии. Состояние здоровья руководящего состава скрывалось, в отличие от других стран, где обязательно об этом сообщается. Хотя во Франции долго скрывали, что Миттеран болен раком предстательной железы.
Получается, теперь мы снова становимся заложниками этой ситуации. Мы опять не понимаем, что у нас со здоровьем первого лица.
— Можно подумать, мы раньше это понимали. И при Горбачеве не понимали, и при Ельцине. Просто было видно, что Ельцин уже развалина. Так что сейчас ничего нового не произошло. У нас не принято говорить об этом. Не обязательно говорить народу, что у нас что–то не в порядке со здоровьем первого лица. Это считается частным делом. Такова традиция, и они играют свою роль. Так же как в России не принято было говорить человеку, что у него рак. Это считалось негуманным, жестоким. А в западных странах это нужно говорить, обязательно. Разные представления, которые не связаны с реакционностью или либерализмом.
С этим можно было бы согласиться, если бы у этого человека не было ядерной кнопки.
— Если мы с вами не знаем о состоянии здоровья первого лица, то есть люди, которые об этом осведомлены. Ближний круг все прекрасно понимает. И опасность того, что лидер сойдет с ума и нажмет на кнопку, равна нулю.
Да, нам стало известно, что у Владимира Владимировича болит спина. Но ведь стало известно! А про Леонида Ильича ни одного слова в печати не говорилось!
В России любят говорить, как все плохо: и это плохо, и это! А что–то хорошее, с вашей точки зрения, произошло? Например, с марта этого года.
— Я так понимаю, с тех пор, как Путина переизбрали…
Смотрите, склонность говорить, что все говно, кроме мочи, действительно, в России существует. Это контрпродуктивная вещь, потому что лишает человека надежды, убеждает его, что все бесполезно. Поэтому не нужно ничего делать. Американцы на все говорят: да, давайте попробуем. А мы — нет, это невозможно. Это опять уклад, менталитет, который выработался за многие века.
Ваш вопрос, конечно, не вопрос. А маленькая провокация. Почему с марта? Да потому что Путин пришел. Ага! С тех пор, как Путин пришел, что–нибудь хорошее произошло в масштабах всех страны?
Не знаю, не думаю, чтобы что–то сильно изменилось. Произошли какие–то вещи, которые мне не нравятся. По сути, даже мелкие вещи, которые были сделаны Медведевым, и то как бы отменены. Правда, так мало было сделано, что и отменять особенно нечего. Я все жду, когда штуку со временем отменят и мы вернемся в нормальные временные параметры.
А так — не могу сказать, что произошло что–то хорошее или что–то очень плохое. Знаете, тех же щей, да погущей.
Перед встречей я читал исследование «Изменение политических настроений россиян послепрезидентских выборов». Среди прочего людей спрашивали про восприятие власти. Для 88 % власть ассоциируется с хищниками, еще для 8 % — с кабаном, черным козлом или танком. Это катастрофа или во всем мире люди не любят власть?
— Отчасти это так. Во всем мире ее не любят, но во всем мире ее могут менять. На выборах ее меняют или оставляют. И мы этому становимся свидетелями: в Америке сохранили, во Франции поменяли.
У нас, к сожалению, этой возможности пока нет: так все устроено, что реально поменять власть нормальным демократическим путем практически нереально. Поэтому оценки в опросе так обострены.
В нормальной ситуации человек вряд ли представит власть волком. Но это, конечно, всего лишь одно исследование одного института. Хотя такое исследование — власть это должно настораживать.
Что может твориться в душе человека, самым популярным видео которого является танец под песню «Америкэн бой» и которого, несмотря на высокий пост, мало кто воспринимает всерьез…
— Это кто такой?
Дмитрий Анатольевич Медведев.
— Так и говорите! Слушайте, откуда я знаю, что у него творится в душе?!
Вы с ним встречались один на один, смотрели ему в глаза…
— Да, видел, ну и что?
Он производит впечатление очень довольного собой человека. Очень! Очень позитивно настроенного по отношению к себе. Человека, не склонного к рефлексии. Производит впечатление человека, который уверен: он все правильно говорит и все правильно делает. И я думаю, что ему плевать на какие–то эпитеты.
Вглядываясь в его лицо, даже не скажешь, что он особенно устал. А надо сказать, что работа президента и премьера тяжелая. На ней люди стареют, а по нему это не видно. Вообще, то, что он ко мне пришел на прямой эфир, не попросив заранее вопросы, говорит о многом. Он абсолютно в себе уверен. Абсолютно!
Про другую примету времени: сегодня в моде фейковые новости, новости–обманки. Гергиев якобы в Лондоне прервал оперу, чтобы выступить с речью в защиту Pussy Riot. Или Познер эмигрирует из страны. И главное — все верят. Как вы думаете, почему это так популярно? Почему верят?
— (после долгой паузы) Трудно сказать, но мне кажется, что просто людям так скучно, так серо и безрадостно, что, когда появляется что–то похожее на сенсацию, они дико этому радуются. И даже не подвергают сомнению. Наконец что–то происходит! Главное — не подвергать сомнению, пусть будет так!
А абсурдность всего происходящего в России здесь ни при чем?
— Конечно, это театр абсурда.
Помните, был замечательный советский анекдот, когда человек приходит в поликлинику и требует, чтобы ему дали возможность пойти к врачу «ухо–глаз». Ему говорят: такого врача нет. Есть «ухо–горло–нос», а есть «глаз»! Нет, нужен «ухо–глаз». В конце концов медсестра говорит: послушайте, такого врача нет, но если бы он был, зачем он вам был бы нужен? Ну как зачем — я слышу одно, а вижу совсем другое!
Так сегодня то же самое происходит! Но если в советское время веры было еще очень много, идеалистов было очень много… то сегодня ведь никакой веры нет. Ноль! Ноль целых ноль десятых! Это усиливает ощущение абсурда. Надо мной смеются, что ли? Меня принимают за полного идиота!? Да, принимают. Отсюда результат.
Не знал такого анекдота.
— В советское время были блестящие анекдоты. Вот еще один. Собирается международная конференция, чтобы определить этническую принадлежность Адама и Евы, потому что в Библии об этом ничего не сказано. Встает французский делегат:«Господа, понятно, что это были французы. Потому что кто, кроме французской женщины, пожертвует раем ради любви?» Встает англичанин: «Это были англичане! Кто, кроме английского джентльмена, пожертвует раем ради своей леди?»Встает советский делегат: «Да все это буржуазная болтовня. У нас есть три доказательства, что это были советские люди. Во–первых, у них было одно яблоко на двоих, во–вторых, у них по сути не было одежды, и, третье и главное, они при этом думали, что живут в раю».
Что собой представлял «Голос Америки» в советское время, я понимаю. А что такое был «Голос Москвы», на котором вы долго работали? Что вы там делали?
— Я вещал на США.
Надо иметь в виду, что короткие волны в Америке никогда не были популярны. И никогда американцы не интересовались ничьим мнением, кроме собственного. И вещать на Америку, с моей точки зрения, было делом бесполезным. Слушают иностранное радио только тогда, когда перестают доверять своему. Вот и весь разговор! А поскольку там своему радио доверяли, то московское пользовалось популярностью только в некоторых страна Африки и Азии. Но я, как абсолютно убежденный сторонник Советского Союза и идей социализма, считал своим долгом делать максимум. И, хотя я был невыездным, но очень часто выходил на американское телевидение по спутнику связи. А там была очень большая аудитория.
Приходилось отвечать на вопросы каверзных американских ведущих?
— Каверзные американские телеведущие настолько плохо понимали, что происходит в Советском Союзе, что мне было очень легко с ними разговаривать.
Дошло до того, что, когда меня приглашали в программу, параллельно звали кого–нибудь из Госдепа, кто мог мне возразить. И Госдеп отказывался давать человека, потому что я из него делал обезьяну. Дело в том, что я понимал, о чем говорю, а этот господин или госпожа из Госдепа просто повторяли избитые фразы и выглядели крайне неубедительно.
То есть вы были хорошим проводником советских идей?
— Я был пропагандистом очень высокого класса. До того момента, когда понял, что больше заниматься этим не могу. Потому что веры не осталось.