Сейчас только психология разгоняет маховик инфляции

О роли психологии в экономике, о том какие признаки у дна, и почему нельзя в борьбе с кризисом использовать методы 1998 года, рассказал Владимир Мау, ректор Академии народного хозяйства при правительстве РФ.

Владимир Мау дал интервью Эху Москвы.
Для обывателя новости, связанные с фондовым рынком, с курсом валют, являются каким-то показателем состояния экономики и того, как развивается кризис или как развивается антикризис?
Прежде всего каждодневная динамика, она интересна валютным и биржевым спекулянтам, потому что они могут, если правильно угадают движение туда или сюда, соответственно, что-то заработать или потерять. Что касается обывателя, в общем, нет. Тут важны переломы. От того, что доллар или рубль куда-то немножко приподнялся, куда-то немножко опустился, мало что зависит, это мало о чем говорит, тем более что это в пределах, абсолютно контролируемых денежными властями и Центральным банком. Аналогично и с фондовым рынком, где объемы торговли таковы, что он практически ничего не отражает.
Здесь важны перемены тренда. Если вы вдруг скажете, что рубль устойчиво пошел вверх или вниз, и это связано с изменениями какими-то фундаментальными, с динамикой цен на нефть или с какими-то изменениями динамики производств, то это важно.
Тогда что делать обывателям, таким как мы с вами, как вы только что сказали? Как им, по каким критериям, по каким показателям судить о том, что происходит, ухудшается, улучшается ситуация?
Инфляция, процентная ставка, как Центробанка – ставка рефинансирования, так и ставки, которые используют банки для кредитования предприятий, безработица – вот, пожалуй, основные показатели, которые значимы.
Но опять же здесь можно сколько угодно спорить, что не 13%, а 15%, а я по своему кошельку вижу… Тоже не цифра важна, а динамика, она идет вверх или вниз, это важнее. А спорить 13, или 16, или 10 не имеет смысла.
Если судить по этим показателям, как бы вы оценили сегодняшнее состояние российской экономики, может быть, и мировой, если они взаимосвязаны? Мы где, на дне, перед дном, после дна, впереди еще дно?
Мы, несомненно, не после дна. На дне ли мы, пока говорить трудно. Мы, несомненно, достигли точки какого-то временного равновесия. Примерно такие цены на нефть, примерно такой курс, примерно такой бюджетный дефицит. В общем, ситуация примерно понятная. Есть, пожалуй, сейчас два интересных текущих вопроса, на которые пока нет ответа, которые будут очень важны. Первый (об этом говорят много в последнее время) – это состояние банковской системы. Т.е. будет ли усугубление банковского кризиса или нет.
В принципе, гарантированно сказать, что будет непременно новая волна банковского кризиса, нельзя. Но для этого правительство должно уже приступать к мерам по оздоровлению банковской системы. Есть разные подходы на эту тему, ведется интенсивная дискуссия. Это тоже непростой вопрос. Мы не раз говорили, что этот кризис ставит много интеллектуальных задач, что он не технический, он не о том, как подавить инфляцию или преодолеть бюджетный дефицит. Вот здесь тоже есть несколько подходов, есть небольшой опыт: японский – неудачный, шведский – более удачный, но малоприменимый. Есть подходы Гейтнера (в общем, американской администрации). Сейчас довольно интенсивно обсуждается наш подход. Наш экспертный совет при правительственной комиссии по обеспечению устойчивости экономики высказал ряд своих соображений (по-моему, достаточно удачных), как можно разруливать эту ситуацию. В общем, ситуация с банками – это один важный вопрос, который не имеет однозначного решения, который может толкнуть ситуацию как в ту, так и в другую сторону.
Второй интересный и важный вопрос – это инфляция. Как мы не раз говорили, мы самая инфляционная экономика из двадцатки, мы единственные, у кого она двузначная, выше 10%. Вокруг 10% – у Индии, у всех остальных цены ниже и снижаются. С одной стороны, мы вроде бы имеем дело с таким механизмом стагфляции, т.е. отрицательный рост, спад ВВП и промышленности при двузначной инфляции. С другой стороны, у нас ведь уже почти полгода падают цены производителей. Строго говоря, откуда взяться сейчас раскрутке инфляции, тоже не понятно. Денежные власти сжимают денежные массу.
Цены производителей стабильно снижаются. У нас до сентября цены производителей росли быстрее, чем потребительские цены. Инфляция тянулась за ними. Сейчас они довольно сильно упали. И это тоже фактор сдерживания инфляции. Далее, девальвация завершилась, и пока курс достаточно стабильный. Вот сейчас, честно говоря, кроме психологии, кроме того, что мы привыкли 20 лет жить в условиях высокой инфляции, и, соответственно, все закладывают свои ожидания, что цены будут расти, вроде бы объективного источника нет. И это очень интересный феномен – что будет с инфляцией в ближайшие 2-3 месяца.
История современной России знает пример успешного вывода страны из кризиса. Это модель Примакова-Геращенко. Почему все либералы, в том числе и вы, говорите о модели "борьбы с кризисом", совершенно противоположной модели Примакова-Геращенко?
То, как жестко провел Примаков либеральный курс в 1998 году, не снилось ни Гайдару, никаким другим либералам. Я хочу напомнить, что снижение реальных доходов, уровень бедности в начале 1999 года был выше, чем в результате либерализации цен в начале 1992 года. Просто был некий миф, что это социальная политика. Потом девальвация, извините, в 3,5 раза… У нас сейчас на 40% – все кричат: как это так.
Я хочу напомнить, что девальвация 1998 года – это 3,5 раза, а потом реально в 4 раза. Представьте себе, доллар (если в 4 раза) хотя бы 70 рублей. Представьте себе цены в магазинах. Я хочу напомнить, что инфляция в 1998 году – это 80%, причем вся она пришлась на сентябрь-декабрь. Вы адаптируйте вот это. Это дало существенный эффект, потому что благодаря этому резко обесценились социальные выплаты. Т.е. инфляция дала огромный приток налогов оборотных, НДС, при такой инфляции, что позволило начать номинальные выплаты. Причем реально они сократились по ценам в 2 раза, по валютному курсу – в четыре. Это была довольно жестко.
Плюс я не говорю о том, что мы не должны забывать, что на противоположной стороне, на стороне производства. У нас были резервные мощности, огромные незагруженные мощности, и был глобальный спрос. Т.е. как только Евгению Максимовичу Примакову удалось стабилизировать макроэкономику таким путем, такого жесткого либерального курса, при наличии мирового спроса и примерно 50% незагрузки мощностей начался экономический рост практически без всяких инвестиций.
У нас (я хочу вам напомнить) мощности загружены (я не говорю о металлургии и химии, где произошел спад), девальвация отнюдь не в 4 раза, чтобы так уж облегчить выход экономики из кризиса. Да и мирового спроса нет. В 1999-м был мощный спрос на товары российского экспорта.
Почему оффшоры еще не закрылись?
Мы должны понимать, что оффшоры – это источник инвестиций. Да, это способ уклонения от налогов, но это и способ получения инвестиций. Как это было на Кипре, как это было на островах Ла-Манша – очень легко зарегистрировать фирму, очень низкое налоговое бремя, а то его и вообще нет. Это создает определенные условия для безопасности ведения бизнеса.
Я хочу напомнить, что к середине второй половины 20 века налоги во всех странах были очень высоки. В США несколько ниже, а так в Европе налоги были чудовищно высокие. И оффшоры, естественно, появились как способ нейтрализации того налогового бремени, которое было в Европе. Применительно к нам, конечно, это был способ как защититься от высоких налогов 90-х годов, так и – еще более важно, на мой взгляд, – защититься от непонятной юрисдикции.
Все-таки когда у вас сделка на Кипре, там действует, помимо низких налогов, еще и английское право, то бизнес чувствует себя в гораздо большей безопасности, чем в России, даже тогда, когда налоговое бремя в России стало существенно ниже. Т.е. безопасность и еще раз безопасность.
Не настало ли время для организации строек века?
Можно, конечно. Но, во-первых, как говорили в Простоквашино, у нас денег нет. Все-таки стройки, если они осуществляются в нормальной экономической среде, требуют огромных государственных инвестиций. А у нас бюджетный дефицит около 7,5% ВВП, что многовато. Во-вторых, все-таки надо определиться, что мы хотим решать. Если мы хотим решать социальные задачи, бороться с безработицей, то это обычно очень неэффективно. Дисквалифицированный труд неэффективен, да и коррупция в этих секторах значительно выше, чем в других. В этом смысле гораздо более эффективной стройкой века было бы массовое жилищное строительство. Но опять же это не для неквалифицированных рабочих, а то в этих домах жить нельзя будет.
Расскажите свежий анекдот про кризис?
Боюсь, что свежих нет. Но позволю себе один, который я люблю. Как раз про банки. Человек приходит в банк занимать деньги. Выясняется, что у него с залогами плохо. Говорят: "Залоги – не важно. Главное – ваше честное слово". – "Ну как же так?" – "Мы вам верим. Когда вы предстанете перед господом, не отдав долг, вам же будет стыдно". Он говорит: "Когда это будет-то?" – "Как когда? Как не отдадите, так на следующий день и предстанете".