История одного падения

Коллега-журналист рассказывал мне:<BR>-- Имел я тут беседу с девушкой, подругой вокалиста из группы (дальше он назвал группу -- наиболее популярное в стране мальчуковое трио). То-то я смотрю, этот парень перестал участвовать в их концертах! Знаешь, оказывается, что произошло?<BR>-- Что?<BR>-- Ребята всей группой сидели дома у своего продюсера (дальше он назвал фамилию продюсера, одного из мастодонтов отечественного шоу-бизнеса). А за одним столом с ними сидел какой-то бандос. И этот бандос просто забавы ради треснул парню по зубам. Певец упал и наткнулся головой на угол стола. И отбыл в реанимацию. Еле откачали... Теперь он инвалид. Представляешь? Просто ради развлечения этот урод искалечил молодого парня!<BR>-- Да?<BR>-- И что самое поразительное: выписавшись из больницы, парень все равно продолжает ходить в гости к продюсеру и улыбаться его знакомым бандосам. И на концертах он все так же улыбается. А что ему остается делать? Это ведь бизнес. Не будешь улыбаться -- пропадешь.<BR>Я подумал над его историей. Потом спросил:<BR>-- Почему ты обо всем этом не напишешь?<BR>Собеседник даже растерялся. Прежде чем ответить, долго думал. Потом скосил на меня глаза: может, шучу?<BR>-- Шутишь? Кто же о таких вещах пишет?<BR>Действительно, подумал я. Никто ведь не пишет о таких вещах. Никто не пишет правду. В современном мире это как-то даже неприлично.<BR>Merry Christmas,<BR>или Делайте покупочки!<BR>Я тоже не пишу правду. Не из каких-то там соображений. Просто это не принято.<BR>На этой неделе европейские страны отмечают первую неделю радостного предрождественского поста. Там, в Европе, он назвается "Адвент".<BR>Прикидывая, о чем стану рассказывать вам в нынешней колонке, я заранее знал: получится ерунда. Но я все равно собирался сказать эту ерунду.<BR>Я планировал рассказать вам о том, что предрождественский пост Адвент длится четыре воскресенья подряд и существует традиция отмечать каждое воскресенье зажжением новой свечи, которую принято ставить в особые веночки, а веночки эти продаются нынче в каждом приличном супермаркете.<BR>Хотел обсудить с вами рецепт рождественского гуся: мне известно несколько оригнальных кулинарных нюансов, а когда еще обсуждать их, если не сейчас, когда все начинают готовиться к Рождеству?<BR>Но ведь все это -- не о том. А как сказать "о том" -- нет в языке современного русского журналиста таких слов. Говорить правду никто не научил.<BR><BR><B>Секс, смерть и голод</B><BR><B>в большом городе</B><BR>Говорят, у императрицы Елизаветы Петровны имелся целый штат "придворных теток". В их обязанности входило расчесывать государыне волосы и занудными голосами баять байки. От этого государыня быстрее засыпала и не видела плохих снов.<BR>Те "тетки" являются моими коллегами. То, чем я занимаюсь, это ведь тоже -- баять байки. Не знаю, станете ли вы потом хорошо спать, зато точно знаю: мне предстоит кормить семью на те самые денежки, которые вы уплатили за данный выпуск любимой газеты.<BR>Считается, что журналист -- сам себе не хозяин. Существо подневольное. Пишет он не о том, о чем захочет, а о том, что интересно публике. И еще считается, что публика хочет читать только о трех вещах... о трех самых важных на свете вещах: сексе, смерти и утолении голода.<BR>Одни пишут об этих вещах. А другие о них читают. Все вроде верно.<BR>Но почему меня уже не первый год тошнит от одного вида отечественных газет? Почему меня не покидает ощущение, будто без моего ведома меня лишили чего-то жизненно важного?<BR><B>Тридцать с чем-то ребят</B><BR><B>поделили шоколад</B><BR>Буквально вчера я попробовал обсудить эту проблему со своим приходским священником.<BR>Он внимательно выслушал меня и сказал:<BR>-- Помнишь, где-то год назад все телеканалы трубили о том, что в Австралии подросток застрелил учителя и трех школьников? Прямо в школе. Я дома смотрю EuroNews. Там этот сюжет крутили три раза в час. Несколько суток подряд. И наши каналы начали выпуски новостей тоже с этого.<BR>-- Ну, и?..<BR>-- Тележурналисты уверены, что случившееся в Австралии (на другом конце света) обязательно должно стать известо у нас в стране. Но в тот же день, когда это случилось, дети из класса, в котором я веду беседы о вере, при мне делили шоколад. Шоколадок было 28, а детей -- 32. Детям -- по восемь лет. Они и так прикидывали, и этак... Не делится!<BR>-- Ну, и?..<BR>-- Дети сложили весь шоколад в кучку и попросили меня отдать его сиротам из детского дома. Сами. Никто их этому не учил. Но об этом ни один телеканал в мире не расскажет. Нет остроты.<BR>-- Ну, и?..<BR>-- Понимаешь, если бы я на уроке избил ребенка, то попал бы в новости. Возможно, на полдня я стал бы самым знаменитым священником в мире. А вот про то, о чем мы с детьми разговариваем во время урока... о любви и прощении... о любви, которая сильнее смерти... обо всем этом говорить в новостях не принято. Просто не принято.<BR>Священник посмотрел на меня и спросил:<BR>-- Ты понимаешь, о чем я?<BR>Я сказал: "Понимаю" -- и почувствовал, что ненавижу свою професию.