Шведы оживляют чучело собаки

<BR><BR>Фестивали, конкурсы современной пьесы, симпозиумы на эту волнующую театр тему можно было бы назвать успешными, если бы не стабильное отсутствие практического результата. Тексты и театр идут параллельными путями, которые, как известно, пересекаются лишь в бесконечности. Когда "железный занавес" отделял советскую сцену от европейской и американской, режиссеры чуть ли не от руки переписывали пьесы Эдварда Олби и Теннесси Уильямса, Славомира Мрожека и Самюэля Беккета. Когда преграды рухнули, казалось, что тут-то отечественный театр и познакомит зрителей с лучшими образцами некогда запрещенного искусства. На сцену и вправду вышли герои пьес, сочиненных в 1950-60-е годы. Однако выяснилось, что многие из них безумно устарели. Старомодными выглядели их проблемы и чувства, пиджаки и штиблеты.<BR>За десять с лишним лет свободы в отношениях с Западом мы не продвинулись ни на шаг к современному искусству. Вместо железного занавеса теперь какая-то дымовая завеса. Что там делается? Что ставят? Что носят? До нас долетают лишь обрывочные сведения.<BR><BR><B>Душ Шарко</B><BR>Елена Самуэльсон, филолог, знаток русской литературы, вот уже двадцать лет живет в Швеции. А в последние годы ей стало тесно в рамках деятельности переводчика (хотя благодаря ей на русском недавно вышла прекрасная книга прозы Биргитты Тротсиг "Двойственность"), и она перешла к активной культуртрегерской деятельности. Елена просвещает шведов, рассказывая им о русском искусстве, и о российских гражданах, инициируя и осуществляя различные проекты Шведского института и Королевской шведской академии. Самые значительные из них -- "Современная шведская поэзия", "Современная шведская проза", "Женственность". Недавно совместно с Театром на Литейном Самуэльсон приступила к проекту "Современная шведская драматургия".<BR>Такие программы обычно исчерпываются тем, что артисты усаживаются в кружок и читают "с листа" наспех переведенные тексты. В Театре на Литейном все было иначе. Каждая из шести пьес нашла своего режиссера и актеров, в процессе репетиций создавших эскиз будущего спектакля.<BR>Конечно, артистам пришлось преодолеть немало трудностей. Эстетика современной шведской драмы отличается от той, с которой им приходилось сталкиваться ранее. У Агнеты Плейель, Катарины Фростенсон, Стаффана Йоте совершенно иные представления об условности и достоверности, о сюжете и психологии, чем у российских авторов. Поэтому ближе всего к первоисточнику удалось подойти "Театральной лаборатории" Вадима Максимова, уже освоившей -- в теории и на практике -- принципы синтетического театра. Здесь изучали так называемый Театр жестокости Антонена Арто, метод Михаила Чехова, восточные практики психофизической саморегуляции. Так что путь к новейшей шведской драме для этого коллектива был менее сложным.<BR>Для постановки Вадим Максимов выбрал пьесу "Зал П". Катарина Фростенсон сочинила ее после того, как познакомилась с историей знаменитого парижского госпиталя "Сальпетриер", где врач Шарко в конце XIX века лечил женщин от истерии. Женщины за гранью нервного срыва и стали героинями пьесы. Подобно тому, как в пьесе "Марат/ Сад" обитатели сумасшедшего дома устраивают театральное представление, так и пациенты доктора Шарко превращались в актеров и разыгрывали картины своих страданий. Героини пьесы Генрика (Оксана Свойская), Зора (Елизавета Котова) и Анн (Злата Семенова) ждут своего выхода на сцену и на наших глазах репетируют будущие роли, вобравшие в себя жизненный опыт каждой из них.<BR>Однако мастерство артистов -- это одно, а интересы зрителей -- другое. Так что невольно возникает вопрос: найдут ли подобные спектакли аудиторию, способную оценить по достоинству специфику лабораторных работ? И главное -- захочет ли публика погружаться в страдания незнакомых ей героинь, если наша жизнь и так богата испытаниями и лишениями?<BR><BR><B>Игра снов</B><BR>В бессюжетности шведских пьес петербургские актеры нащупывали внутренние сюжеты, метафоричность персонажей заменяли подробной психологической разработкой... В судьбе заглавной героини пьесы Стаффана Йоте "Бедняжка Ирма" актриса Театра на Литейном Татьяна Ткач обнаружила вполне реальную историю женского одиночества. Разве не понятны надежды стареющего человека на "второе пришествие" молодости и любви? Мечты бедняжки Ирмы сбудутся -- правда, это будет уже по ту сторону реальности. Однако для театра понятия реальности и запредельности -- особые. Театр и есть мир иллюзий. Здесь звучит музыка, памятная с юности. Здесь оживают тени минувшего.<BR>О второй пьесе Стаффана Йоте -- "Чучело собаки" -- в Театре на Литейном думают давно. Пьесу выбрал для постановки Александр Галибин, но пока не нашлось средств для осуществления замысла. В ходе проекта "Современная шведская пьеса" герои пьесы ожили благодаря режиссеру Олегу Куликову и артистам Александру Жданову, Любови Завадской, Сергею Мосьпану. Собака по имени Леди еще не залаяла, но у нее явно все впереди.<BR>В пьесе Катарины Фростенсон "Сон" артисты кукольного театра "Потудань" тоже обнаружили притчу. Словно персонажи абсурдистских пьес Ионеско и Беккета выходят они на сцену, волоча за собою огромную плетеную корзину, полную старых вещей.<BR>Авторам, насколько я успела заметить, очень понравились метаморфозы, происходившие с пьесами. Они видели их в других театрах мира, но совершенно не ожидали столь глубинных проникновений в суть замысла. Собственно, в этом всегда и состояла роль российского театра: он открывает миру заново не только Чехова и Булгакова, но и Шекспира со Стриндбергом. Видно, настал черед и современной шведской пьесы.