Лилия Киселенкособирает интерьер годами

<BR><BR>Петербургский модельер Лилия Киселенко к своей квартире профессиональных интерьерщиков не подпускает и на пушечный выстрел. Говорит, дом -- это слишком большая часть жизни, чтобы доверить ее чужим, пусть даже профессиональным рукам. И добавляет: "Я сама дизайнер".<BR><BR>Непримиримый враг евроремонта, в своей квартире, "петербургском хруще", Лиля не выводила откосов и не выравнивала потолки, углы так и остались кривыми, бордюры и плинтусы ни за что не появятся в этом доме. "Прятать таким образом недостатки конструкций -- все равно что штопать рваные колготки. Пол должен скрипеть, а вещи жить и помнить старых хозяев", -- утверждает она. На робкие возражения: "Но дизайнер может учесть эти пожелания", -- она сдержанно отвечает: "Интерьерный дизайнер удовлетворяет собственное тщеславие, он делает объект. А у каждого человека в течение жизни накапливаются свои привычки-паразиты. Например, по замыслу дизайнера, стена должна быть пустой. А кто-то, например, как моя мама, любит, чтобы на стене непременно были календарь на гвоздике и фотографии любимых дочерей. После такого вмешательства художник снимает всю ответственность за красоту". Ремонт в своем доме Лиля делала сама. Укладывать плитку, так же, как и штукатурить, шпаклевать, красить, белить и клеить, ее научил отец, морской штурман. Во время рейсов он все время занимал чем-нибудь свои руки: выжигал, чеканил, клеил макеты кораблей. Так что по наследству пришлось стать "рукастой".<BR>Своим друзьям и родственникам Лиля дает советы по интерьеру, а поработать "плиточницей" в виде исключения пришлось еще только раз -- когда делала ремонт Ольга, ее сестра.<BR><BR>Квартира Лилии Киселенко ломает стереотипы. Слово "хрущевка" символизирует недолговечные конструкции, унылые формы и ограниченную площадь, а здесь много света, жилого пространства и красивых вещей.<BR>В квартире всего одна дверь -- входная. Типовая деревянная дверь ярко-оранжевым выкриком приветствует всякого, кто входит в дом. Дверь в ванную -- гармошкой, что значительно экономит место. "В прошлой жизни она открывалась на полкоридора, и чтобы проникнуть в ванную, нужно было уткнуться носом в противоположную стену", -- вспоминает Лиля. С той же целью -- расширить пространство -- сломана стена, разделяющая коридор и гостиную, уничтожены кладовочки и шкафчики, а вместо них, за небольшой новой стеной с шахматными квадратами зеркал, располагается гардероб: тоже без двери и полок, просто металлический трос натянут между стен.<BR><BR>По мнению модельера, на каждой вещи в доме должны быть отпечатки времени и видна рука мастера. Так в ее доме появились торшер, журнальный стол на тонких ножках, знакомый многим по бабушкиной квартире, и массивный польский комод. Его Лиля нашла в мебельном сэконд-хэнде за 130 рублей, причем доставка обошлась значительно дороже. После того, как она покрыла комод морилкой с черным лаком и сделала новые ручки, он приобрел почти антикварный вид. Во время реставрации в ящике были обнаружены ключ и бумажка с датой "1963" и именем предыдущего хозяина Якова Яковлевича Шульмана. "В 60-е дорогой польский комод мог позволить себе только зажиточный человек, а теперь можем и мы купить", -- шутит Лиля.<BR>Отпечаток нескольких поколений виден и на низкой деревянной лавке из русской бани, привезенной из села Никольское. Теплая и гладкая, она отполирована до блеска телами нескольких поколений любителей париться.<BR><BR>Хотя ретро -- скорее игра, ирония и дань "квартирной родословной". Сама Лиля оценивает стилистику созданного ею интерьера как восточный максимализм, не японский или китайский, а то, что сегодня называют "фьюжн". Здесь уживаются зеркало в раме из бамбука, подаренное дизайнером Костей Гончаровым, и массивная деревянная голова Будды, привезенная из Парижа. "Чистый стиль делать неинтересно -- это будет этнографический музей. Классную одежду a la russe могут делать только иностранцы, а настоящие японцы не умеют делать одежду в японском стиле, -- говорит Лиля. -- Самые интересные образцы ориентального дизайна можно увидеть в Лондоне, где каноническая английская культура ассимилировалась с колониальной".<BR>Слияние Востока и Запада продолжается и в самом функциональном месте дома -- ванной. Утилитарная гигиеническая вещь -- керамическая плитка -- здесь становится цитатой "органических конструкций" Гауди. Битая плитка на стене над ванной и часть пола выложена мозаикой. Интеллектуально продвинутые гости дома могут припомнить, что на улицах Барселоны много домов, стены которых украшены каталонской мозаикой из битой керамики по проекту Гауди.<BR><BR>Лиля категорически утверждает: "Интерьер нельзя создать за один день, и даже за месяц, он, как коллекция одежды или картинная галерея, собирается годами". Поэтому переехав сюда, Лиля 3 месяца спала на полу в ожидании "своего" дивана. Некоторые предметы интерьера и мебель, принесенные в дом, пока не нашли своего места: пустая рама ждет своего часа, а из камней, разложенных на подоконнике и полу, должен вырасти сад камней. Камни -- лилины земляки, привезены из Балтийска. "Для устройства сада нужно было еще килограммов 5 песка привезти, но песок в багаж не поместился", -- огорчается она.<BR><BR>Квартира Киселенко уже претерпела некоторые изменения. Сначала здесь во всем чувствовался минимализм. Но когда этот стиль ушел из мира одежды, в квартире модельера он мимикрировал под ориентальный максимализм. Для этого, кстати, не потребовалось долгих переделок -- просто сместились акценты. Стена рядом с гардеробом была перекрашена в золотой цвет, часть вещей была раздарена друзьям, другая спрятана подальше от глаз. Основное ощущение, что интерьер навеян впечатлениями путешественника, усиливается присутствием двух чемоданов. Один довоенный, бабушкин, другой -- XIX века, купленный в антикварной лавке. В процессе вживания в интерьер вещи теряют первичную функциональность: чемоданы уже никогда не возьмут в дорогу, так же как никогда не будут читать за библиотечным столом-партой, который стал основой кухонной мойки.<BR>