Князь Орловский дает бал-маскарад

<BR><BR>В программках "Летучей мыши" не обозначено, кто артист, а кто студент. Публику театр не посвящает в свои маленькие тайны. А догадаться самому практически невозможно: все вокалисты молоды и хороши собой. Вокальные данные -- за редким исключением (что можно объяснить премьерными волнениями) -- восхитительные. Если добавить к этому умение носить бальное платье, кружиться в вальсе и канканировать, то суда экзаменационной комиссии молодым зазеркальцам нечего опасаться. Прошли у зрителей -- пройдут и у профессоров.<BR>Главные из них -- дирижер Павел Бубельников и постановщик спектакля (а заодно худрук театра и руководитель курса) Александр Петров весь спектакль не спускают с артистов глаз. Один смотрит на сцену из оркестровой ямы, другой подглядывает в щелочку из-за кулисы.<BR>Впрочем, этих отцов-основателей "Зазеркалья", ставших за годы совместной работы почтенными, седобородыми, слегка -- словно Маркс и Энгельс -- друг на друга похожими, никто не боится. Иных из учеников они знают сызмальства, на улицу Рубинштейна, в студию театра, ребят привели за ручку мамы и бабушки. А известно -- кто сюда попадает, больше с "Зазеркальем" не расстается. Одни становятся артистами, другие зрителями, кто-то бутафором, кто-то оркестрантом.<BR><BR><B>На языке оригинала</B><BR>Дополнительной сложностью премьеры стало то, что ансамбли и арии исполняются по-немецки. Труппа демонстрирует класс. Если в Мариинском театре теперь все оперы идут в подлиннике, Вагнер по-немецки, Верди -- по-итальянски, значит, и в "Зазеркалье" должно быть не хуже.<BR>Публику спасает то, что поставлена не опера (хоть в XX веке ее не раз сближали с классическими комическими операми), а жанр более легкий --оперетта. А значит, есть диалоги, большие разговорные сцены, где, собственно, и развивается сюжет. Музыка же существует исключительно для красоты. А когда солисты еще и поют на немецком языке, то нет нужды вслушиваться в текст, можно наслаждаться мелодиями и звонкими чистыми голосами. Вот она -- эстетика без примесей!<BR>Я понимаю сторонников аутентичного исполнения. Даже если артисты поют по-русски, все равно большая часть слов пропадает втуне. Особенно это касается больших сцен академических театров оперы и балета. Там вместо хоров и ансамблей -- невнятная каша. Поэтому пусть поют себе хоть по-китайски. Признаться, иной раз хочется, чтобы и в драматическом театре пьесы давали на языке оригинала. В хорошем театре смысл и без слов будет донесен, а в плохом довольно и звуковой палитры. Заодно стало бы ясно, у кого наличествует природный тембр, а у кого голос тусклый и невыразительный.<BR>Что касается "Зазеркалья", то здесь как раз можно не опасаться гнева публики. Коронные арии Адели и Розалинды, Генриха Айзенштайна и князя Орловского звучат отменно. Так что публика охотно и совершенно искренне аплодирует.<BR>Про оркестр и говорить нечего. Все штраусовские шлягеры, вальсы и польки звучат с той шампанской искрометностью, какой только и ждешь от этой музыки. Кажется, что сказки венского леса сменяют одна другую, не давая передышки. Хорошо хоть в оперетте бывают паузы, иначе у нас бы от обилия шлягеров голова закружилась, как у известной героини другой оперетты, Периколы.<BR><B>Шутки и танцы</B><BR>Обычно в оперетте текст диалогов -- самое уязвимое место. Недаром самые мудрые постановщики классических музыкальных комедий заказывали русский текст опытным драматургам. В этом отношении "Летучей мыши" повезло. В послевоенные годы кто-то догадался обратиться к выдающимся мастерам -- Николаю Эрдману и Михаилу Вольпину. Мало того, что Эрдман был прекрасным драматургом, автором пьес "Самоубийца" и "Мандат". В дуэте с Вольпиным они сочинили сценарии фильмов "Веселые ребята" и "Волга-Волга", афоризмы из которых цитируются до сих пор. Так и с "Летучей мышью", вольный перевод ее либретто сплошь состоит из острот, так непохожих на обычные опереточные реплики, как непохожи монологи Жванецкого на плоские шутки записных телевизионных остряков.<BR>Особенно удалась соавторам знаменитая сцена вранья. Помните? Генрих Айзенштайн в разговоре с женой проговаривается, что был на охоте с некой Эммой. И начинается длинная и виртуозная цепочка вранья про собаку Шульца, которую звали Эммой, а потом переименовали в Гектора. Молодые зазеркальцы проводят этот эпизод увлеченно, под одобрительный смех зала. Но, боюсь, успех достался исполнителям партий Генриха и Фалька авансом. Блеска и импровизационной свободы, которые были в избытке, скажем, в телеверсии "Летучей мыши" у братьев Соломиных, им пока не хватает. Да и Розалинда слишком серьезно слушает весь тот бред, который несут верные мужской дружбе герои.<BR>Не будем излишне строги и мы. С годами дебютанты научатся валять дурака как опытные мастера. Вот, например, комическая сцена в тюрьме им удалась гораздо больше. А пока артистам не до шуток. Им бы ноты все взять вовремя. Остальное -- приложится.<BR>Впрочем, с нотами проблем не было. Как не было их и с танцами. На балу у князя Орловского польки, кадрили и гавоты плясались артистами столь самозабвенно, что мы не успевали даже толком рассмотреть маскарадные костюмы. В глаза бросилось лишь несметное количество розочек и бантиков всех цветов и размеров, а также фольклорный стиль, как видно, вошедший в моду в Вене начала 1870-х. Особой оригинальностью туалеты не отличались. Публика тем не менее осталась чрезвычайно довольна. "Шикарный спектакль!" -- услышала я отзыв молоденькой девушки, больше похожей на завсегдатая рок-концертов, чем на меломанку, часто бывающую в опере.<BR>Что еще надо театру? Если он хоть нескольких неофитов приохотил к классическому жанру, старания не пропали даром.