Кольцо фотографической блокады прорвали

Взгляд фотографов скользит по улицам города, редко проникая в дома. Уличная съемка преобладает еще и потому, что большинство фотографов состояли в Комиссии по съемке разрушений, в чьи обязанности входила фиксация порушенных домов для послевоенной компенса

<BR><BR>Взгляд фотографов скользит по улицам города, редко проникая в дома. Уличная съемка преобладает еще и потому, что большинство фотографов состояли в Комиссии по съемке разрушений, в чьи обязанности входила фиксация порушенных домов для послевоенной компенсации.<BR>Тем не менее, как подчеркивает автор выставки "Неизвестная блокада" Владимир Никитин, это первый случай, когда в экспозиции и книге (альбом готовится в издательстве "Лимбус-пресс" при поддержке Внешэкономбанка) собираются фотографии не о блокадном городе, а о трагедии человека. По сути дела, здесь показаны работы, которыми историки фотографии раньше пренебрегали, да и сами фотографы их не обнародовали: они были вне эстетики идеологии, каноны плакатной фотографии отсекали "случайные" подробности.<BR>В "Неизвестной блокаде" появляются крохотные дети, разбредающиеся по Гороховой возле детского сада на снимке Бродского, обернувшийся на дистрофика довольно плотный военный, казалось бы будничная, если бы не изможденность тел, прогулка семейства -- работы Федосеева. Много трупов: в тележках, на санках, Волковом кладбище, с рассыпавшимся содержимым авоськи. Того, чьи следы на Невском проспекте вымывают из шлангов пожарные -- вымывая как будто из фотографий: во время блокады фотографии, изображающие больше трех трупов, запрещалось публиковать. По инерции "они" так и оставались лежать в фотографических архивах.<BR>Художественно выразительные и композиционно точные фотографии оставляют двойственное впечатление: взять, например, снимок Федосеева, где лица людей, что везут на санках труп, смазаны, растворяясь в городе не без помощи камеры. "Фотографии Федосеева для меня стали настоящим открытием, -- рассказывает Владимир Никитин, -- ранее его архив был неизвестен. Оказалось, это фотограф, тонко чувствующий ситуацию, не Брессон, но все же..."<BR>Контекст многих фотографий дополняют фрагменты четырех дневников. К примеру, рядом со снимком Машковцова 10 сентября 1941 года, где запечатлена пара с домашними животными, текст уточняет, что уже в октябре животных в городе не стало. Большинство дневников хранились в архивах ФСБ как свидетельство "контрреволюционной" деятельности авторов.<BR>